К бабушке в Сибирь, в шкаф с географическими картами, в сарай к собаке Тиму, в театральную студию, в гастроном, в Чили, в Африку, к тете Вере на улицу Шевченко. С собой два яблока, «Золотой ключик» Толстого, мешочек для сменки, буханка черного хлеба, маленькая иконка Богородицы и трусы. Мы попросили наших читателей рассказать о том, как они однажды попытались сбежать из дома. Спасибо всем огромное за истории.
Я в детстве сбежал из дома в цыганский табор и жил с ними два месяца на конспиративной квартире, в которой мы должны были вести себя очень тихо. Нельзя было открывать шторы или включать свет, потому что отец и мать семейства торговали героином, и надо было все время быть начеку. Меня искали, но так и не нашли, пока я сам не вернулся домой. (Петр Филатов)
Я сбежал из дома жить в гастроном, мне было пять лет. Причину помню отлично: на меня накричали за то, что я не доел клопс (ненавидел их), и сказали, что я не уважаю бабушку, которая в войну голодала, а теперь мне готовит. Я собирался жить в гастрономе, потому что когда мы с мамой туда ходили, она велела мне держаться за ее сумку и говорила: «Если ты тут потеряешься, я тебя в жизни не найду». Мне это казалось отличным планом, но знакомые продавцы через 15 минут вернули меня домой, и я продолжил давиться клопсами два раза в неделю. (Т. Шефнер)
Мы с сестрой сбежали вполне всерьез, когда нам было одиннадцать и двенадцать соответственно – отец пил, мама жила так, как будто нас нет. План был добраться до турбазы, где семья проводила лето, и перезимовать в пустующих домиках. Я собирался охотиться с ножом. У нас были деньги на электричку, но с электрички нас сняли и вернули. Нам повезло: родители что-то поняли и дальше пошло лучше. (m.)
Я в десять лет сбежал служить на границе. Я был совершенно серьезен и рыдал, что мне не дают защищать родину, которая в опасности каждый день, а вместо этого заставляют в школе заниматься бессмысленной х**ней. Главное, я вообще не помню, как вернулся. Помню отчаяние. (Т.А.)
У моего дедушки 1912 года рождения была история о том, как он в пять лет решил сбежать добровольцем на Первую мировую войну. Жили в Гатчине, дедушка рванул в сторону железнодорожной станции, но на полпути его опознала и перехватила соседка. После этого случая за дедушкой в семье закрепилось прозвище Франц-Иосиф. (Татьяна Хрылова)
Каждый день в тихий час мы с соседом по кровати Русланом планировали, как удрапаем из садика. Интересно, что дружили мы с ним только в тихий час, в остальное время у нас были разные компании. Планы были очень подробные и далеко идущие: мы рассказывали друг другу про разные места, где можно отлично перекантоваться, пока нас будут искать. Тема была интересная и не надоедала, пока однажды из садика не удрапали другие соседи по кроватям, Саша с Леной. Перекантовываться они пошли на работу к маме Саши, и их там, конечно, нашли, наругали и вернули. Мы сразу поняли, что тема так себе, и начали планировать постройку ракеты, чтобы нас хрен нашли и хрен наругали. (Neanna Neruss)
Мы с Алешей Маруевым, другом по детскому саду, папка которого был летчиком, пытались улететь в Чили и сбросить самодельную бомбу, изготовленную из спичечных головок и ацетона, на гада-Пиночета. Были остановлены испуганными родителями на стадии изготовления бомбы. (Олег Лекманов)
План был такой: ежедневно незаметно подкладывать продукты в хозяйственную сумку, стоявшую в коридоре, а когда сумка наполнится, бежать вместе с ней и в дороге питаться припасами. Очевидно, подготовка растянулась во времени, так как не успела сумка наполниться до середины, нижние продукты завоняли так, что мама все обнаружила. Пришлось раскрыться. Чуть позже, когда сестра немного подросла, я подводила ее к окну, из которого виднелась гора Волчиха (Урал), и торжественно рассказывала о несостоявшемся побеге. Дома было хорошо, просто хотелось приключений, а далекая гора с ночным огоньком просто манила. В юности, конечно, забралась на эту гору и не раз, но это было уже не то, совсем не то. (Irina Galimova)
Я ушла из дома лет в пять. Меня очень обидела мама, видимо, несправедливо. И тогда я взяла свой мешочек для сменки, положила туда буханку черного хлеба и пошла «за тридевять земель». Это было в Москве на Университетском проспекте. Поймали меня по дороге к Воробьевым горам. Кстати, особого резонанса в семье по этому поводу не было. (Tatiana Zubova)
Во время очередной ссоры с родителями в 12 лет из-за того, что меня тыкали носом в четверки по математике, забирали черновики со страдальческой подростковой писаниной и запрещали общаться с лучшей подружкой, я сбежала в театральную студию, где тогда занималась. Был конец мая и последние звонки, на которых мы отыгрывали свои номера. В тот день я в клоунском костюме развлекала детей с инвалидностью и старалась не думать о возвращении домой. Неестественный контраст происходящего потряс еще тогда. (Hannah Horetska)
Я готовил побег в пять с половиной лет: у меня появилась младшая сестра, и это, несомненно, было шоком. Я собрал багаж: книжку Носова, перочинный нож, который нашел на улице с обломанным лезвием (его просто выкинули), половинку огурца и металлический рубль, который тоже нашел на улице. Мама не препятствовала, но черепаху брать не разрешила. Пришлось остаться. (Тимур Максютов)
В пятнадцать я уходила из дома. Со скандалом и бросанием цветочными горшками. Цветочный горшок летел в меня, если что. Мама была уверена, что я без нее не проживу, что меня подговорили неведомые друзья, а я четко понимала, что так жить нельзя. Я тогда уже работала – денег у матери не было совсем – и пару лет как зарабатывала себе на все от носков с трусами до верхней одежды. И искренне не понимала, зачем мне за свой счет тешить чье-то эго («я выучила детей», «я тебя содержу» и так далее) и слушать скандалы по пять часов каждый вечер после школы и работы. Я потом честно дотерпела еще три года, потому что мать обещала искать меня с полицией, хотя прекрасно знала, где я собираюсь жить, и все равно ушла. До сих пор не понимаю, зачем все это было надо, если можно было сохранить остатки теплых отношений. А контролировать ребенка в эпоху мобильных телефонов – как нечего делать. (Светлана Глазкова)
Я обиделся на мать в четыре года и выбежал из подъезда босиком по снегу. Далеко уйти не дали. (Павел Телешев)
Я ушла в шкаф с географическими картами – трехметровыми рулонами. Мама была директором школы, ее училки доставали меня с глупейшими вопросами типа: «А сколько тебе годиков? Покажи на пальчиках». Я была в таком ужасе от этих дур, что залезла в шкаф. Там меня, конечно, разморило, и я заснула. Школа была вечерняя. Меня искали пару часов, был грандиозный шухер. (Alena Shwarz)
Я сбежала в десять лет на один день в сарай к собаке Тиму. Мы с ним ели котлеты, спали и разговаривали о жизни. А вечером вернулась домой. Мама даже не поняла, что я уходила из дома. (Алла Соболевская)
В пять лет я попросила бабушку завязать мне шнурки и пошла искать другую семью. Но дело было летом за городом, время суток было позднее, и никто подходящий не встретился. Пришлось вернуться и уйти во внутреннюю эмиграцию. (Ольга Зондберг)
Как-то я обиделась на родителей и раздумывала о побеге, но потом представила себе, что сижу ночью на холодной лавке, пойти некуда, страшно. И есть наверняка захочется. И еще мало ли кто может привязаться, да и попить будет нечего. Ну и все, не стала я убегать, потому что убежать, а потом вернуться – это ужасно унизительно. (Мария Чаплыгина)
Я убежал из дома лет в двенадцать. Трудно вспомнить. Зимой в шортах и в майке, в приступе ярости. Не знаю, искали меня или нет. Я нашел себя через полгорода у старшего товарища на работе. Как доехал, не знаю, – денег в шортах не было. Пришел в себя, домой отправили на такси. Потом ушел из дому в пятнадцать с концами. Родители тогда страшно ругались, говорили о разводе. Я сказал: «Услышу о разводе еще раз – уйду из дома». Ушел. Возвращался только однажды, в 19 лет, после травмы и больницы. Не развелись. (Кирилл Кулаков)
В детстве я уезжала к папе и бабушке в город Жлобин. Мы жили рядом с вокзалом, и эти бесконечные поезда и переговоры диспетчеров завораживали. Мы с подругой любили сидеть на лавочке возле путей и смотреть на товарняки и дизеля – с ударением на «я» – это были такие маленькие пригородные красно-белые электрички. Мы были уверены, что эти дизеля могут увезти куда угодно, и решили уехать в Африку. Неделю готовились – собрали печенье, банку сгущенки и все монетки из копилок – встретились на лавочке и стали ждать дизель. Мы даже сели в него и проехали целый час до конечной, но никакой Африки там не оказалось, а оказался город Гомель. Поэтому мы купили мороженое и поехали обратно. И никто о нашем побеге никогда не узнал. (юка лещенко)
Лето 1981 года. Родители были в загранкомандировке, а я в Брянске у бабушки и дедушки. Дедуля загремел в больницу – пришлось меня четырехлетнюю на время отдать в детсад, что был через дорогу. Мне, домашней девочке, там сразу не понравилось: слишком много детей, тети незнакомые командуют, да еще все спят на раскладушках прямо там, где только что обедали. В общем, я тихонько ушла, забралась домой в форточку – мы на первом этаже жили – и села рисовать. Через некоторое время в квартиру ворвалась бабушка (ее с работы вызвонили) – и сразу к телефону, поднимать всех на поиски. Меня она даже не заметила. Дедуле, который в больнице с инфарктом лежал, конечно, не сказали – в итоге он прожил 92 года. (Вера Павлова)
Мальчик со двора, где на детской площадке много лет играла наша дочь, точно был путешественником. Он регулярно удирал то от мамы, то от бабушки, то от папы. И я, и мой муж, и дочь один-два раза в неделю искали мальчика по микрорайону. Что его звало на поиски приключений? Но тяга всегда была. Как-то, возвращаясь с работы, я увидела на проезжей части маленькую, до боли знакомую фигурку. Пришлось бежать ловить и нести к носившейся в поисках запыхавшейся маме. «Ерасыл! Ерасыл!» – до сих пор стоит в ушах. Четыре года назад мы переехали. Интересно, куда сейчас убегает подросший Ерасыл? (Нурия Бикинеева)
Когда мне было 14, мама вечером не могла меня найти, а когда нашла, загнала в подъезд подзатыльниками, да в тамбуре и оставила, не пустив домой. Спустя час рыданий у двери во мне что-то щелкнуло, и я через весь город пешком добралась до вокзала. Путь был достаточно долгим, чтобы осознать ущербность плана «в грузовых ящиках под вагонами уехать в столицу – Астану». Действительно, какая судьба меня дальше ждала? Ничего хорошего. Нужно было потерпеть еще чуть-чуть. Спать на креслах, специально устроенных так, чтобы на них не могли устроиться бомжи, оказалось невозможно. Первым утренним автобусом приехала назад. Больше из дома меня не выгоняли. Через два года я уехала учиться в другую страну. (Jane Goleva)
Я был своенравным и «гиперактивным» пацаном. Несколько раз клялся себе: еще раз – и сбегу. Еще раз не настал, слава богу, но это ощущение неотвратимости принятого решения было очень взрослым и в жизни повторялось потом раза два-три. Одно из них было, когда жена сказала, что беременна. Такой сюр. (Дмитрий Усатый)
Я поругался с мамой, как обычно, из-за какой-то ерунды и уехал к бабушке на другой край Москвы. Там, не заходя к бабушке, сразу пошел во двор и ходил гордый, ведь «я сбежал из дому». Респект от всего двора был космических масштабов. Потом, ближе к вечеру, когда все стали расходиться, поехал обратно домой. Дома во дворе на вечерней прогулке словил вторую волну респекта от уже старших пацанов. Потом меня нашла мама и волна респекта померкла по сравнению с волной лещей, которые я выхватил от нее. Антошенька, 12 годиков, дебилушка малолетний. (Антон Житарев)
Мама выросла в Харьковской области и рассказывала мне о своем детстве. И еще я обожала Гоголя, так что план был простой – сбежать туда, построить хатку над прудом, завести курей и уток, разбить огородик и любоваться по ночам чернотой украинского неба. Собирала сумку несколько раз, но думала, что мама будет плакать, и оставалась. Однажды всерьез обиделась, распотрошила копилку, поехала на Киевский вокзал и попросила билет до Сум. Но кассирша не продала билет восьмилетке, тем более один. Пришлось возвращаться. (Lilith Wolf)
Мы с подругой сбегали с еврейской дачи, где жили и учились дети и подростки в начале 80-х. Все взрослые уехали, а нас оставили на попечении молодого учителя иврита, который нас чем-то обидел. Мы решили ему отомстить и уйти в лес. Каждые пару часов тихонечко возвращались в надежде, что нас в испуге ищут. А потом стемнело, мы замерзли и вернулись окончательно. Никто так и не понял, что мы сбегали. (Ирина Лащивер)
В семь лет я сбежал и бродил по вечернему городу. Был подобран какими-то художниками, накормлен и хитрыми психологическими приемами допрошен. Сдал явки и пароли без понимания, что меня собираются вернуть. Против ожидания, меня никто не наказал и даже не упрекнул. (Иван Мусинский)
Мне было пять лет, мы жили в Вильнюсе, в коммуналке, деля ее с одной семьей из семи человек. Дедушка был рабочим сцены, его сын Альфредас пел в оперном хоре, его жена Бронька работала в какой-то конторе, а бабушка сидела с тремя детьми. Старшего мальчика, моего ровесника, тоже звали Альфредас, а его сестру – Виолетта, в честь героев Травиаты. В квартире не было ни ванной, ни горячей воды. Когда я подросла и меня уже не купали в цинковой ванночке, мыться водили в баню в нескольких кварталах от дома. Потом мамина старшая сестра тетя Вера, вдова героя Советского Союза, литовца, погибшего на войне, получила отдельную квартиру с горячей водой и ванной, и мы с мамой стали ходить к тете. Как-то родители сказали мне, что мы идем к тете Вере, и мы пошли пешком в гору, по улице Басанавичюс, по направлению к улице Шевченко, где жила тетя. Но неожиданно меня затащили в поликлинику, где без предупреждения сделали болезненный укол в плечо, прививку от дифтерита. Когда мы вышли из клиники, я с воем и криком: «Зачем вы меня обманули? Я с вами больше жить не буду!» – побежала по улице прочь от родителей расхристанная, в распахнутом пальто и сползающей на одно ухо шапке. Мама закричала: «Куда же ты пойдешь?» – «К тете Вере»,– ответила я. «У тети Веры двое своих детей», – ответила мама. «Тогда к тете Иде!» На что мама прокричала: «У нее места и так нет, Олька спит в гостиной, а Машка – в родительской спальне». Я продолжала реветь и бежать, повторяя маме и папе, что жить с ними все равно не буду, потому что они меня обманули. Тут навстречу мне попался высокий мужчина, который распахнул пальто и закричал мне: «Девочка, иди сюда, я тебя заберу!» Тут я испугалась и побежала к родителям. Я вроде бы их даже простила, и они обманывать меня больше не стали. (Anna Halberstadt)
В детстве летом мы снимали большой семьей несколько домов в деревне Хрущево под Тучково. Красивейшие места. Москва-река, лес, поляны, поле с рожью, деревенская дорога, огромный яблоневый сад – все это было для нас домом не меньше, чем деревенские большие избы с русскими печками. А бабушка наша общая была женщиной очень строгой и принципиальной. Мы ее любили, но раздражались на эти строгости и принципиальности ужасно. И вот однажды мы решили устроить побег всеми двоюродными братьями и сестрами. Подошли к делу тщательно: разработали, куда пойдем в лес, как будем жить, рассчитали еду. И начали готовиться. Каждый день от своих «ед» уносили что-нибудь в тайную корзину под печью. Туда же засовывались покрывала для ночевок в лесу. После обеда мы встречались и тайно обсуждали дальнейшие действия и маршруты. Получалось что-то вроде долгоиграющих казаков-разбойников. А потом как-то драйв побега ушел, и обычная жизнь победила. Все запасы мы сжевали. И вот идем как-то все вместе с бабушкой по малину в дальний лес и говорим ей на очередную строгость: «Мы от тебя сбежать хотели». А она в ответ: «А я бы потом вас наказала». Прошло много-много лет. Мы до сих пор вспоминаем свой побег. На поминках бабушки, когда начались унылые речи, кто-то сказал: «А помните, она с крапивой за нами ходила, искала, не играем ли в карты?» Все повалились от смеха. Хорошая была бабушка Любаша, только строгая очень. (Галина Серова)
Я несколько раз собирался сбежать после несправедливых криков и обвинений. Всякий раз первые пять минут был настроен решительно. Представлял, как меня нет и родители страдают и раскаиваются. Но потом думал: «Как же я буду жить сам, на улице?» Потом начинал демонстративно собирать чемодан, чтобы все видели и остановили меня. В конце концов мои потуги каждый раз замечали, ругали меня и заставляли разобрать чемодан. Я разбирал с чувством огромного облегчения и с ощущением выполненного долга чести – я ведь серьезно собирался, но мне не дали. (Artom Burugyanc)
Я в 16 лет, то есть в 1996 году, сознательно не вернулась домой, когда папа окончательно потерял берега, бухая. Он был замполит, военно-морской офицер, а тут 36 лет, военная пенсия, но совсем не такая, как он представлял. Вокруг были 90-е и надо было, оказывается, работать, кормить семью. Ну и понеслась п**да по кочкам. Они с мамой уже даже не ругались. Cестре было пять лет, и я вдруг поняла, что она настоящего папу никогда и не видела. Мне было невероятно тошно возвращаться домой и смотреть на все это. И вот мой друг и мой бойфренд, видя, как мне погано, сказали хором: «А ты не возвращайся!» Ну я и не пришла домой. Позвонила бабушке (дома телефона тогда еще не было), в пол-уха выслушала, как все волнуются, и сказала: «Я не вернусь, пока он не согласится при всех извиниться перед мамой и не прекратит бухать». Дальше началось кино. Папа, не просто офицер и замполит, то есть психолог, «пришел корабельный священник старик» (с), а еще и разведчик, потому что он же на кораблях разведки служил, искал меня по всему городу. И не нашел. Мой друг, у которого я пряталась, сказал: «Мы с тобой часто ругаемся, потому что мы очень по-разному думаем. Ты переживаешь, что папа тебя найдет, потому что вы думаете, будто очень похожи. Но он старше и опытней, и найдет тебя. А ты слушай меня – мы думаем по-разному, – и тогда он тебя не найдет». Так и случилось. Я в самый пиковый момент, когда папа все-таки пришел на ту хату, пряталась на огромном чердаке – только в очень старых одесских домах есть такие. И папа меня не нашел. И пришел на условленное место. Я все время была на связи с бабушкой, его мамой, и под**бывала ее, мол, «твой сынок не передумал?» и назначала место. Папа извинился перед толпой моих друзей, подростков в основном, – мне же было 16. Какое-то время он действительно не пил, ходил на массаж, чистил печень. Мои одноклассники как-то его увидели возле лицея (там массаж рядом был) и сказали: «Как Андрей Анатольевич помолодел!» Но потом все пошло по-старому. (Nika Naliota)
Лет в девять я поссорилась с папой и пообещала ему, что пойду спать после «Спокойной ночи, малыши». Но по окончании программы должны были показывать «Вия», а мне так хотелось его посмотреть. Папа кричал, что со мной невозможно договариваться и я нарушаю обещания. Я кричала, что он плохой и что я уйду. Оделась, вышла во двор и села на качели. Сижу и думаю: «Все, не вернусь домой, все плохие». Потом сидеть надоело, и я начала ждать, пока за мной прибегут и станут умолять вернуться. Потом я осознала, чего жду, мне это показалось дурацким, я встала и пошла домой. В подъезде обнаружила бабушку, которая тайком спустилась и следила за моими страданиями молодого Вертера, беспокоясь за деточку ночью во дворе. Бабушка не успела улепетнуть, и я ее застукала у лифта. (Lena Baitman)
Я в детстве, в начальной школе, получила двойку, расстроилась, потому что меня за такое ругали, и решила свалить к бабушке – из Московской области в Тульскую. Села без билета в московскую электричку и поехала. Я помнила, что к бабушке ездят на автобусе от метро Щелковская. На метро пятак был, а в автобусе я решила попроситься у шофера ехать на колесе. Единственное, что не очень помнила, как добраться от точки прибытия автобуса до бабушкиного дома. Ехала и думала об этом. Ко мне подсела незнакомая девушка и спросила, куда я еду. Я ответила, что к бабушке. Она стала расспрашивать дальше, и мы дошли как-то до проблемы с маршрутом в бабушкином городе. Она предложила: «А давай выйдем и спросим у милиции – у них есть справочник адресов по всем городам, они найдут». И так она к тому времени меня расположила к себе своим дружелюбием, что я пошла. Так она меня и оформила как найденного побегушника. Похоже, она сама была мент – из ИДН. Маме сообщили вечером, когда она пришла с работы. Поехала она меня забирать, а я уже в отделении освоилась и увлеченно играла с ментами в дежурке, чем шокировала маму еще раз. Менты попросили ее меня не наказывать, потому что я клевая. А мне, когда приключение закончилось, стало надолго и сильно обидно на девушку из электрички. Она меня как лоха развела. (Helen Nikolaeva)
Однажды мы с подружкой из детского садика – нам было четыре или пять лет – поехали как взрослые в центр города на автобусе. Там мы как взрослые ходили по магазинам, примеряли обувь на каблуках, смотрели наряды всякие, потом пошли в парк гулять, а вечером вернулись домой. Оказалось, что нас по всему району с милицией искали, родители были в шоке, а соседи на ушах – две девочки пропали. А мы так прекрасно провели время, до сих пор помню. Подруге сильно влетело скакалкой. А мои меня обняли, рыдали, рассказывали, как они волновались, и просили больше так никогда не делать. А мне было так стыдно и больно, и казалось, что уж лучше бы побили. (Людмила Гийерм)
В шестом классе была какая-то очень страшная полугодовая контрольная по физике. Мы с подругой поняли, что нам ее не написать и родители оторвут нам голову. Решили бежать в деревню в Смоленской области, куда меня отвозили на лето. Нарисовали карту, написали список того, что возьмем из еды и вещей. Вещей получалось много, и тогда мы решили взять еще одну девочку из класса. Самую упитанную. «Сначала она будет нести наши вещи, а потом мы ее съедим». (Анна Трусова)
Лето, дача, мне вот-вот должно было исполниться три года. В один прекрасный день я взяла большой красивый пакет, вышла за калитку и отправилась в магазин. До сих пор помню ощущение счастья и свободы, когда я шла одна по тропинке в солнечном лесу. Потом помню только, как меня на руках несет сосед, а у калитки стоит плачущая бабушка. (Elizaveta Serova)
Мой брат, когда ему было лет пять-шесть, очень любил лес и хотел уйти туда жить на полном серьезе. Мама еле-еле уговорила его пообещать ей, что в лес он уйдет только после того, как закончит школу. Прошло года четыре, ему было уже десять лет. У брата был друг, и, как оказалось, у этого друга был очень жестокий отец, который сильно бил своего сына за любые провинности ремнем. И вот в очередной раз после побоев этот друг собрался с моим братом, и они ушли жить в лес. Брат взял карту, друг его взял воды, какой-то еды, и они пошли. Мы спохватились где-то в двенадцать дня, когда он должен был вернуться с улицы и идти в школу – у него была вторая смена с часу дня. Начали его искать по друзьям, в школе, во дворах – нигде не было. Потом выяснилось, что и друга его нет. В общем, часа в три дня мы шли в милицию заявлять о пропаже, когда встретили брата в подземном переходе. Оказывается, они с другом ушли уже из города, километров на десять, а потом брата заела совесть. Он обещал маме, что уйдет после того, как школу закончит, а тут был только третий класс. А друг его продолжил идти. Отец друга схватил какую-то попутку и догнал сына. С того дня он больше никогда его не бил. Он был глубоко потрясен поступком сына и больше рук не распускал. (Светлана Валеева)
Детский сад, одногруппнику Кириллу срочно нужно было сбежать. Не помню, в чем была суть, помню только ощущение, что все серьезно, и оговаривание плана за воняющим мочой павильоном. Группа показала настоящий teamwork. Кто-то изображал перед воспитательницей нормальную бурную деятельность, а Юлька и Стелла, которые и так всегда дрались, подрались целенаправленно. Я была в ударной команде: стояла на стреме, пока двое парней подсаживали Кирюху под прикрытием павильона. С помощью друзей перелезть через невысокий сетчатый заборчик было раз плюнуть. Кирилла поймали только поздно вечером: на допросах группа молчала как отряд партизан. Садик вскоре обнесли поверх сетчатого заборчика еще и двухметровыми решетками без единого горизонтального прутика. Не перелезешь, я уже в старших классах пробовала. (Оля Ко)
Я как-то раз сильно обиделась за что-то на домашних и безо всякого объявления решила уйти. Взяла с собой два яблока и «Золотой ключик» Толстого и пошла на соседнюю улицу. До вечера сидела на скамеечке – вначале читала, а потом грустила, что никто даже не заметит моего исчезновения. Когда стемнело, а меня по-прежнему никто не нашел, пошла стучаться к соседям и проситься на ночлег, объяснив ситуацию. Соседи приняли, выслушали и пошли оповестить родителей о находке. (Natella Kerimova)
Я лет в пять решила, что у меня скучная жизнь, а вокруг приключения и огромный мир. Подбила соседскую девочку, взяла еды, велосипед и отправилась покорять мир. Не помню, куда мы шли, но сначала было весело и прикольно, мы перли куда-то по полям, потом мимо дач, потом через какую-то лесополосу. Совершенно не помню, как нас нашли и отвели домой. Следующий пункт в воспоминаниях: сижу на кровати у бабушки дома, реву испуганная. Мама ругается и угрожает дать мне ремня за то, что я напугала бабушку. Не дала, но было страшно. (Маша Кольцова)
Лет в пять я обиделась за что-то на родителей и решила уехать к бабушке в Сибирь (из Москвы). Собрала какие-то вещички, вышла из подъезда, села в троллейбус и уехала на Савеловский вокзал – от дома на троллейбусе было по прямой, мы на дачу с него ездили. Подошла к какой-то тетеньке в форме и спросила, где поезд на Сибирь отправляется. Отвели меня в милицию, я радостно сообщила домашний адрес, и милиционер повел меня домой. Надо было видеть глаза мамы, которая полтора часа назад отпустила дочку гулять во двор. (Полина Овсянникова)
Я ушла из дома, когда мне не было и пяти лет. Сильно обижалась на маму и методы воспитания. Не могла это больше терпеть. Взяла с собой только маленькую иконку Богородицы и трусы. Не помню, как вернулась, но мама говорит, что вроде вызывала полицию. (Lilya Matvejeva)
Сбежала летом из больницы домой. Это была детская соматика, при которой у меня от грубых медсестер развился синдром кошмаров. Мама молодец, не стала меня возвращать назад, и боль через пару дней как рукой сняло. (Елена Хасман)
Однажды, когда я была уже в одиннадцатом классе, в гости приехала бабушка. Она с детства меня презирала за книжность и нелюбовь к огородным работам. Подростком же я начала ее бесить как никогда раньше. И вот бабушка приехала и начала методично выносить мне мозг, а мама подключилась. Они так синхронно и уверенно насели, что я действительно поверила, будто я полное говно и совсем никому не нужна. Что было неправдой, так как у меня была тогда совершенно невероятная первая любовь – Димка. Мы были не просто влюблены до ужаса, а были настоящей бандой, лучшими друзьями, которые друг за дружку горой. И вот я засунула в рюкзак свои документы, какие-то деньги, стащила из папиного бара бутылку водяры, хлопнула дверью и вместо школы ушла бродить по зимним улицам, рыдая до икоты и прикидывая различные планы дальнейшего самостоятельного выживания. Через несколько часов пришла к выводу, что вариантов нет, кроме как выглушить всю бутылку разом и сдохнуть от алкогольной интоксикации где-нибудь на чердаке. Чердак выбрала Димкин. Не сложилось: Димкина мама тетя Лариса услышала мои всхлипы над уже открытой бутылкой и поднялась посмотреть, кто это рыдает. Заботливо отпоила чаем с вареньем, укрыла пледом и усадила смотреть кино. Потом Димка пришел из школы и стало совсем хорошо. Я была уверена, что домой больше не пойду, но к вечеру он как-то мягко и нежно уговорил меня. Привел, затем так же мягко и с улыбкой позвал моих мегер на кухню и часа полтора с ними задушевно беседовал. Обе после этого стали тихие и шелковые. К сожалению, мама помнит только свое потрясение внутренней силой, совсем неожиданной для 16-летнего худенького пацана, а вот что именно Димка говорил – не помнит. Многое бы дала за возможность послушать тот разговор. (Оля Ко)
