22 августа исполняется 100 лет со дня рождения Рэя Брэдбери. Он один из близких литературных друзей всякой советской семьи. Сюжеты его досконально вызнавались и расходились еще до прочтения, а влияние распространялось далеко за пределы бумажных страниц.
...Есть схема, по которой строится рассказ о жизни Рэя Брэдбери. Трудное и бедное детство, продолжение марсианской эпопеи Берроуза (фанфик, как сказали бы сейчас). Увлечение фантастикой и воспитание в библиотеках вместо колледжа, первые заработки. «Марсианские хроники», полученные объединением рассказов; «451 по Фаренгейту», выросшие из «Пожарного»; шесть сотен рассказов (удивительные 451, занесенные в крупнейшую русскую БД, посвященную писателю). Наконец, Брэдбери в девяностые и после инсульта, его странная для американской оптики XXI века борьба с политкорректностью. Над этим всем — фотография уже пожилого Брэдбери, то есть не того 30-летнего писателя, который написал «Хроники».
Это делает проторенный биографический путь не очень интересным. И хотя там до сих пор есть удивительное, часто удивление проистекает от запоздалого расширения собственного кругозора:
— вот Брэдбери десятилетиями (!) говорит, что он вовсе не писатель-фантаст, а «451 по Фаренгейту» на деле основана на реальности, и эта реальность приближается все стремительнее, а то и обгоняет предсказанное;
— мы читаем о его драматургических опытах и учебнике по писательскому мастерству, об ожидаемо высоких тиражах, о телесериале. Это последнее, возможно, ударит из прошлого чем-то забытым, потому что сериал этот когда-то давно показывали по российскому телевидению;
— мы видим цитаты из интервью 1994 года, которые выглядят невероятными в 2020-м. В них он прямо говорит о запрете на высказывания в сторону этнических и сексуальных меньшинств как о попытках навязать цензуру похлеще той, что он предрекал в антиутопии.
Мы, конечно, узнаем и кое-что по-настоящему ироничное. Например, как в 2011 году цифровой консерватор Брэдбери разрешил издательству выпустить электронную версию «451 по Фаренгейту» с условием, что эта книга будет доступна в цифровом виде посетителям библиотек. Так роман о цензуре и сожжении книг стал единственным в каталоге издательства, выпускающего по две тысячи наименований в год, который можно в цифровом виде попросить в библиотеке без всяких условий.
К русскоязычному Брэдбери в наших квартирах это знание нас не приближает. Мы любим «Марсианские хроники» не за вину перед индейцами в «Дорожных товарах» и не за расовый конфликт в «...Высоко в небеса».
Мы любим его за ощутимую и вспоминаемую нами вещность и за напоминание о незыблемом месте в этой вещности.
Поэт Дмитрий Исакжанов, когда в начале нулевых писал свое двойное подражание Бродскому, прекрасно расставил переменные, из которых можно собрать любую типовую биографию читающего советского романтика:
Т. В. Воротникова. Все дела:
Двухтомное собрание Стругацких,
Военный быт (скакнула из гражданских
За офицерика), в загранке родила...
Конечно, место Стругацких в такой типовой библиотеке довольно условно. Если бы удалось достать, рядом с ними бы поселились тома «Библиотеки советской фантастики» — в том числе третий, «Рэй Брэдбери»; или Шекли; или один из множества сборников рассказов с непременно присутствовавшей и часто пролистываемой частью от стран соцлагеря.
Брэдбери был очевидным выбором для тома научной фантастики, особенно для подростков и тех, кого сейчас называют young adult. Любовь советского читателя к Брэдбери — массовая, односторонняя и бескорыстная в коммунистическом смысле этого слова. Как шутливо сформулировал в интервью «АиФ» сам писатель: «В СССР издавали „Марсианские хроники”, но мне не дали ни рубля. А я очень люблю рубли!»
Что-то из Брэдбери обязательно было у вас или ваших друзей. Будь то коричневый том «Вино из одуванчиков», «Р — значит ракета» с любопытным мальчиком на обложке, более строгая «Время, вот твой полет» издательства «Детская литература» или же «Передай добро по кругу» из «Библиотеки юношества».
В более экзотических случаях был удивительный букинистический феномен — «Память человечества» в мягкой обложке, вышедшая в начале восьмидесятых. Собственно, на обложке был запечатлен имперский шагоход AT-AT из пятого сезона «Звездных войн», которого Джордж Лукас оснастил четырьмя ногами, а советский художник — четырьмя руками. Иронию многие читатели смогли оценить гораздо позже, когда у них появились видеомагнитофоны.
Но, конечно, у большинства на месте, зарезервированном под научную фантастику, стоял пухлый том «О скитаньях вечных и о Земле». Он пробросил из 1986–1987 года через домашние библиотеки целый канат связей и ассоциаций советского и постсоветского читателя до теперь уже, в 2020-м, столетнего Брэдбери.
Вышедшие умопомрачительным тиражом в 2,5 млн экземпляров шестьсот с лишним страниц упакованы в красные, зеленые, коричневые обложки и знакомы наизусть. Это слава не книжного, а во многом телевизионного или музыкального масштаба.
И даже славой это назвать сложно. Отношение к Брэдбери — романтическое, детское и очень свое, жизненное, абсолютно внелитературное, как свитер Хемингуэя. И это чувство охватывает очень многих.
Например, в 2012 году профессор английского факультета университета Конкордия Михаил Иоссель вспоминал для The New Yorker, как обстояло дело с чтением Брэдбери в СССР.
Центральную часть его воспоминаний заняла не литература, а Брэдбери как человек, которого ленинградские школьники считали своим. Все остальное было следствием этого присутствия в виде воображаемого друга. Иоссель, в частности, рассказывает, как клуб малолетних любителей фантастики решил создать собственное вино из одуванчиков. На пути одуванчикового самогоноварения их ждало множество опасностей (включая ужас покупки презерватива в аптеке), но бокалы были подняты, а жидкость в них — выпита.
Фантаст Евгений Лукин, рассказывая о своем знакомстве с Брэдбери, тоже говорит не столько о литературе, сколько о связи «Марсианских хроник» с его личным и тотальным советским устремлением в космос. И, конечно, о собственной юности.
Эта вторая, параллельная внелитературная жизнь у Брэдбери в России идет чуть ли не активнее, чем основная.
Тщательно выстроенная Брэдбери моральная система, базирующаяся на важности публичных библиотек, возвращении в доиндустриальное или доинформационное детство, запахе и привлекательности бумажных книг, завоевании космоса, теряет актуальность.
Даже угроза бессмысленного потребления, страшные айфоны, на ходу превращающие людей в жертв телестен «Вельда», сейчас, с возрождением онлайн-образования, трехмерного моделирования и проектного обучения, кажется гораздо менее обоснованной. Наконец, мода на космос возвращается, и для нее потребовался харизматичный бизнесмен, новый Эдисон, а не призыв бросить развлечения.
Что-то интересовавшее Брэдбери как американского писателя — скажем, те же расовые конфликты — через полвека вышло на новый уровень. Но, конечно, его аргументы теперь совсем не попадают в общий ритм.
В отличие от обрыва всех этих культурных связей внелитературный мост имени Брэдбери, знакомый каждому русскоязычному читателю, продолжает строиться и сегодня.
В девяностые его строили российские школьники. Им тогда поставили в программу написанный в памятный 1963 год постапокалиптический рассказ «Каникулы». В шестом классе этот рассказ заставляет детей задуматься о безумном одиночестве и массовой смерти гораздо раньше, чем это того стоит. Нынешние школьники получают аналогичные впечатления, играя на PlayStation в The Last of Us.
В нулевые и десятые мы вспоминали о Брэдбери каждый раз, когда голос Летова выводил «Долгую счастливую жизнь» с «марсианскими хрониками»; потом уже от наследия Летова нам досталась короткометражка «Марсианские хроники нас-нас-нас» с Паулиной Андреевой, отсылающая именно к точкам, в которых у Брэдбери высматривается то, что американский читатель (да и сам автор) высмотреть не мог.
Не очень понятно, где отыщутся точки соприкосновения с Брэдбери в двадцатых годах XXI века. Но если и в самом деле в 2025 году на Марс высадятся первые люди, нам точно будет что читать.
