«Анна Каренина» безнадежна, от Салтыкова-Щедрина злость берет, Достоевский — косноязычный психопат, «Темные аллеи» — мерзкое произведение, а «Мастер и Маргарита» — пустое место. Если какая-то книга нам по-настоящему противна, никакой авторитет не заставит нас ее любить. Ну и правильно, мы не обязаны.
«Братья Карамазовы» — отвратительно написанная, насквозь искусственная пластмассовая книга. На каждой странице хочется размашисто написать красным карандашом: «Не верю!» — и поставить синюю печать. Все равно какую. Невообразимо длинная, скучнейшая речь прокурора. Умильно слезливая и сопливая История Илюши Снегирева. Вообще почти все книги ФМД написаны из рук вон плохо, но хуже «Братьев» нет ничего. Разве только «Преступление и наказание». (Михаил Бару)
Достоевского не зашло в принципе все, что пыталась читать. Чуждо. (Санечка Солнечная)
«Волхва» ненавижу. Именно что трясет. Помню, меня даже покрыло печатью многоликого бана в FB за то, что посмела написать о невыносимости великого произведения. С Лолитой такая же история. Отделить прекрасно написанное от сюжета не могу. (Александра Каминская)
Ненавижу «Анну Каренину». Салтыкова-Щедрина — почти все. Когда-то я вдруг зафанатела и купила собрание сочинений, и на третьем томе меня прям злость взяла — какого фига ничего не меняется на этой земле? Короче, это как один раз чего-то объесться, потом не подойдешь. (Evgeniya Fedorenko)
Все великие книги Достоевского. Душный, мутный, многословный крохобор, и христианская апологетика всунута везде, где можно и нельзя. Где там нашли таинственную русскую душу, ума не приложу. Невозможно читать. (Anton Khodakovsky)
Язык произведений Достоевского ужасен. Косноязычный автор. Но людей видел насквозь, в этом он чудо как хорош. (Наталья Клянчина)
«Любовь во время чумы» ненавижу. Хотя и актуально сейчас. (Tanya Manusova)
Выворачивает от «Темных аллей». Мерзкое, мерзкое, мерзкое произведение. «Лолита» по сравнению с ним просто «Витя Малеев в школе и дома». (Нелли Шульман)
Я в конце школы где-то прочитала «Темные аллеи», запомнилось, что красиво и грустно. Скачала перечитать пару лет назад, прочитала несколько рассказов и все удалила, испытывая острое желание помыть телефон. (Катя Островская)
«Мастер и Маргарита» — ненавижу. Вокруг романа культ на пустом месте. Написано отлично, но то, о чем оно, — ужасно. (Серик Сагин)
Не знаю, насколько велика Эльфрида Елинек, все-таки нобелевский лауреат, не хухры-мухры, но я ее тексты не переношу физически. Испытываю всеобъемлющее отвращение к тому, что она пишет, о чем она пишет и — особенно — как она пишет. Вся эта невыносимая сентенциозность, выморочная образность, брезгливое презрение к собственным персонажам, истеричные разоблачения сексуальной и социальной эксплуатации, дикая ненависть ко всему маскулинному — бр-р-р. Прочитал полтора ее романа и зарекся — never again, хоть убейте. (Yurii Volodarskyi)
«Преступление и наказание» ненавижу. Физическое чувство тошноты и головной боли запомнилось с 10-го класса. Отложила, пришла в себя, опять взяла. И опять тошнота. От поломанности и безысходности. Уж не помню, как дочитала, как на филфаке обошла. (Инна Гершун)
Ненавижу «Человека без свойств» Музиля. Мне кажется, это самый яркий представитель той ветви европейской модернистской прозы, которой, во-первых, более всего интересен сам процесс письма, и которая, во-вторых, постоянно любуется даже не языком и стилем, а вот этим вот: «герой NN достал платок и высморкался. при этом он подумал (следующие 50 страниц) то-то и то-то. но на самом деле, как следует из предыдущей главы, хотел он подумать (следующие 70 страниц) то-то и то-то. но ведь и высморкался он (следующие 180 страниц) не просто так!» Всё — психология, и даже носовой платок — психология! (Геннадий Каневский)
Не знаю, великие ли это книги, но из того, что близко к классике, я очень не люблю «Жизнь человека» и все другие вещи Леонида Андреева из-за очень густой и высокопарной пошлости их. (Олег Лекманов)
Две вещи: «Крейцерова соната» и «Казус Кукоцкого» ненавистны. Не могу сочувствовать подонкам, хоть убей. (Sergey Shereshevsky)
Ненавистна «Война и мир». В школе было норм, но тут села перечитывать — и не смогла из-за очень болезненной авторской мизогинии, которой пропитан буквально весь текст. (Наталья Фоминцева)
«Сто лет одиночества» ненавижу. Так и не смогла домучить. Какая-то полусказочная тягомотина. Драконов бы еще туда. (Ольга Сквирская)
«Улисса» ненавижу. Всего Бунина. «Доктора Живаго». (Даниэль Клугер)
«Преступление и наказание» ненавижу. Адская, тошнотворная книга, от которой у меня было только стойкое чувство омерзения. Мне было лет 15, книга была в школьной программе по зарубежной литературе. У меня реально поднималась температура, когда ее читала. Стоило прекратить — температура становилась нормальной. Начинала читать дальше — снова росла температура. Единственный раз в моей жизни такое. Еле-еле дочитала книгу. Я ж отличница, надо было дочитать. Отвращение к Достоевскому на всю жизнь. Еще лет через десять по чьему-то совету прочитала «Неточку Незванову» — меня убеждали, что это добрая и светлая книга и после нее я поменяю свое отношение к Достоевскому. Как по мне, такое же беспросветное серое несчастье и злыдня, как и «Преступление и наказание». (Anna Tkach)
«Преступление и наказание» ненавижу. Единственный раз, когда я бросила книгу. Не читать бросила, а вот натурально завыла от гнева и отвращения и бросила в стену. Мне было пятнадцать, школьная программа. Последнюю сотню страниц дочитывать не стала, просто прочитала в учебнике, чем все закончилось. С тех пор отношение к Достоевскому не изменилось: невыносимые тексты. (Мария Долинова)
Почти всего Достоевского. Он ужасен. Это художественное воплощение психической болезни. (Jaroslav Šimov)
От «Войны и мира» трясет. Какой же Толстой косноязычный. Повторы бесконечные, огромные предложения, в которых так мало смысла, нежизненность ситуаций и ходульность героев. Нет, «Анна Каренина» — это просто отдушина. Особенно старый князь Щербацкий. (Алена Лукаш)
«Мартин Иден». Ненавижу. Понятно, что худлит и вымысел, но ведь он тогда и работает, когда правдоподобен? А тут простой неграмотный парняга в развитии, и грамотности, и начитанности, и вкусах превзошел членов семьи, богатой не в одном поколении (богатой тут про то, что детей с детства обучали), а потом… просто выпилился. Было ощущение, что меня взяли и обманули. Ну и всякие многотомные сочинения про семьи («Будденброки», «Форсайты», если правильно помню) не люблю. Воспринимаю их как тогдашние заменители нынешних телесериалов, такие бумажные длинные сериалы. Не вижу смысла в их чтении. Пробовала, не зашло. (Жулдыз Алматбаева)
Переоцененных книг много, но вот именно испанский стыд испытываю от «Мауса» Шпигельмана. Он не переоцененный, но от дальнейших объяснений воздержусь, как истинный испанец. (Михаил Визель)
Такого, чтобы ненавидел, нет. Но вот с одной книгой у меня беда. Я очень люблю Булгакова, прочитал почти все. Кроме одного романа. Четыре раза брался. Ни разу больше четверти не осилил. «Белая гвардия». Эх… (Alexander Talanov)
«Алые паруса» ненавижу. Прочитала в тинейджерстве из соображений «надо же знать, что это такое». Еле вытерпела дочитать до конца, честно не понимая, где люди нашли в этом красоту, романтику и героическую верность любви и мечте. Читаю и вижу текст о том, как жители поселка всем коллективом травят девочку. «Догвилль» такой, но написанный как-то душно и скучно, без темного очарования триеровского фильма. Причем сама жертва какая-то настолько пассивная амеба, что и эмпатизировать ее не получается. Тупо терпит и ждет как избавление чудесный корабль, который ей пообещал в детстве незнакомец. Грэй вообще такой картонный персонаж, что его линия даже и не запомнилась: впечатление, что автору было скучновато его прописывать, он чисто функция для того, чтобы закончить хэппи-эндом эту чернуху. В общем, не то чтобы разочарование (не очаровывалась), а именно полное непонимание, почему это считается юношеской классикой и мотиватором. Послевкусие пренеприятное. (Helen Nikolaeva)
Русскую классику (до 1930-х где-то) не могу читать никакую. Не могла в школе, сейчас (мне почти 40) пытаюсь таки уже во взрослом состоянии прочесть — идет с огромным скрипом: невкусный язык, все медленно, скрипуче и продираясь сквозь. Начинаю и опять бросаю. Невозможно. То же с Кафкой, Камю и прочим «таким». (Анна Мазухина)
Достоевского ненавижу, за исключением, может быть, «Игрока». Абсолютно невыносимое чтиво с надуманными мыслями, чувствами и диалогами. (Матвей Заболев)
Помню, жутко бесилась, когда читала «Обломова». От самого персонажа, раздражал неимоверно. (Yulia Ignatova)
Ненавижу «Лолиту». (Юлия Пятецкая)
Не трясет, но «Доктора Живаго« никогда не понимала. Перечитать, что ли. А то вон «Тихий Дон» нечаянно перечитала — мамочки, гениальная книга же. (Ираида Юдина)
«Доктор Живаго» какая-то дикая графомания с омерзительной, так называемой авторской, пунктуацией в оформлении диалогов. Аж трясет. (Vassi Lahtinen)
Со мной такое случилось впервые во втором классе, когда проходили «Тараса Бульбу». Как тогда не понимала доблести порубать в труху жидов и ляхов, так и теперь не понимаю. Отдельно не понимаю, почему спасти от голодной смерти любимую
девушку и ее маленького брата — предательство. Примерно по тем же соображениям очень возмущало отношение Достоевского к Мармеладову: за что его жалеть?! Хотя сам роман очень люблю. (Julia Kuperman)
«Москву-Петушки» просто физически не выношу, ощущения как при токсикозе у беременных. (Татьяна Петрова)
«Бесов» не люблю. (Лев Оборин)
Бомбит от Куприна и Тургенева, особенно от «Гранатового браслета», «Аси» и «Ольги Сур». Честно признать, что ты любишь то, что любишь, — это слишком, мол, люди-то подумают. Поэтому будем относиться к этому снисходительно, свысока, или делать выводы, какой хороший и непонятый лирический герой, который в случае Ольги Сур не такой уж и лирический. И Толстой зануда. (Катя Шитикова)
Все значимые люди в моей жизни восторгались Маяковским — то есть его поэзией. А я никак не мог постичь ни величия ее, ни притягательности. И очень меня это смущало: что ж я — бревно какое, или образ мыслей у меня приземленный — только об выпить да закусить вволю? Снова брался за книжку. Буквы по отдельности — понимаю. Слова — тоже. А вместе ерунда какая-то выходит. И тут один эссеист пригласил: «Пойдемте, Сереженька, в музей. То есть в библиотеку. Я там буду лекцию читать». Смотрю: лекция-то про Маяковского! В честь юбилея и вообще потому что веселый малый был, лихой — лекции про него. А у эссеиста вообще красиво называется: «Конструирование стихов на примере произведения В.В. Маяковского «Облако в штанах». Сразу насторожило, что чтения про Маяковского — в библиотеке не Маяковского же, а Тургенева. Это как идти в цветочный за водкой. Ну да ладно. Пришли, кругом духовность и лица такие отрешенные, захотелось из нагрудного кармашка берцовую кость достать и в зубах поковыряться. Взгромоздились повыше, баллюстрадку подперли и ждем, за софитом от пронзительных взоров подальше. Пришел он, ну и сходу, конечно, начал шпарить: про Елену Шварц, про Заболоцкого, опять про Елену Шварц, про собачку свою, про жизнь, что кушал и где, ну и на этом все, весь Маяковский. Руками, правда, очень художественно помавал, большая правда жизни в этом была. Я даже кое-что перенял потом, на стройке пригодится. В конце пошли записочки из зала. «Ах, скажите, а что должно быть в Настоящих Стихах?» Ну, эссеист побагровел, понятно, но держится: «В стихах, мнэээ… на мой взгляд, должно быть все, мнэээ. И первое, и второе…» Тут какая-то скотина с балкона требовательно гаркнула: «И животноводство!», все скомкалось, народ потянулся из зала. А скотину на выходе уже ждали. То есть опять вместо духовного роста — запой. С той поры и поставил крест: Маяковский — не судьба, да и вообще, искусство — не мое. Или стройка, или искусство, а на все сразу — здоровья не хватит. (Sirozha De Misentropez)
«Мертвые души» ненавижу всей душой с детства! И первый том бы сожгла. (Deenara Rasulewa)
Тургенев и Чернышевский ненавистны. Первый всегда мне казался фальшивым, имитатором страстей, чувств и оригинальных идей. И любителем подворовывать у коллег по цеху. А второй просто зануда. И Солженицын мне интересен только как автор «Архипелага». Все его «великие глыбы» читать невозможно, искусственный неповоротливый язык и бесконечное самоупоение. (Ксения Ларина)
«По ком звонит колокол» Хемингуэя показался невыносимо напыщенным. Расстроилась, почему-то совсем другого ожидала. (Nina Milman)
Когда хорошо выучила немецкий, великий немецкий поэт Гейне показался мне дичайшим графоманом с рифмами «розы-морозы». (Anna Cornell)
Линия про Маргариту в «Мастере и Маргарите» кажется просто убогими сексуальными фантазиями автора. А «Метель» Пушкина — отстойный соплесюжет. Надо присмотреться к остальным повестям Белкина. (Анна Станке)
Да в принципе, всего Толстого ненавижу. И «Обломова« Гончарова. Я даже в школе писала сочинение «Почему я не люблю Обломова». «Отлично» получила, у нас хорошая русичка была. (Russell D. Jones)
Марину Цветаеву ненавижу. Знаю, знаю, что великая, но не могу, трясет просто от бешенства, этот истерический надрыв постоянный. (Вера Прийма)
Ненавижу «Маленького принца» за душераздирающее все без никакого повода и отдельно за «тех, кого мы приручили»! (Ира Улякова)
«Джейн Эйр» ненавижу. Вареный лук, а не женщина. «Американская трагедия» еще. Ну не может быть она такой наивной, ну не из леса же вышла. «Евгений Онегин» — тут Татьяна очень раздражает. Я за свое особое мнение за нее по литературе три двойки подряд получила. «Война и мир» — не смогла прочитать дальше первого тома. Все герои там злили. А Пьер так вообще, я так и видела 45-летнего Бондарчука в битых очках, бррр. (Абузова Алена)
В школе трясло от от «Отцов и детей». А взрослой прочитала и ревела от жалости и много еще от чего. Каждой книге свое время. (Инна Романова)
Пушкин прозу ничего писал, а вот поэзию… какой-то стыд, что это великий русский поэт. (Deenara Rasulewa)
Стругацкие. Невозможно же читать, до удивления убогая на мой вкус литература. (Nadya Bessonova)
«Лолиту» ненавижу. Когда читала, аж книжкой бедной в стену швырчлась от бешенства. Но дочитала. Книжку склеила и отдала в библиотеку. (Marianna Orlinkova)
Хармса не могу употреблять ни в каком виде. Сразу делается очень сложно и обтрусливо. Долго считал, что не перевариваю Достоевского, но в определенном настроении — если там повеситься тянет или хочется посмотреть второразрядный детектив — самое оно. (Ярослав Соколов)
Солженицын раздражает примерно весь. Похож на моего бывшего свекра, который по пьяни учил жить всех вокруг. И тоже слова забывал, заменяя их какими-то кургузыми новоделами. (Светлана Орлова)
Всю литературу, которая считается великой, люблю и тоже считаю великой. Не люблю только Маяковского. Я его уважаю, понимаю, что он талантлив. Даже чувствую его талант. Но не выношу. Вот как-то меня от него воротит. (Ольга Разоумовски)
«Гарри Поттера» ненавижу. До сих пор не могу понять, чем эти книги так всех зацепили. Местами тягомотно, сюжет разочаровывает, а главный герой по большей части мерзко ведет себя с друзьями и всех ништяков добивается случайно, а не заслуживает. (Ирина Корнева)
«Чайка по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха — просто буээээ. (Sofia Evglevskich)
«Айвенго» ненавижу. Мне в школе было просто потрясающе скучно. (Oksana Osmolovska)
Буковски ненавижу. В давние времена я была очень последовательна и не бросала начатых книг. Прочитала в юном возрасте какой-то его сборник. Восприятие смысла и содержания у меня сильно зависят от формы, и тут они видимо почти полностью ускользнули, помню в основном сильнейший физический дискомфорт как при жестком отравлении. После этого за много лет попадалось грязного реализма и близкого ему немало, и я, вероятно, совсем не фанат направления, но сознание и трезвость восприятия больше не теряла и уловить происходящее иногда получалось в авторах и пожестче, ну или хотя бы сохранять невозмутимость, плюс потом я научилась бросать недочитанное, если что. Но вот любой порыв перечитать именно Буковски (хотя бы чтоб себе ответить, что это было-то и почему так триггернуло, интересно же) сопровождаются все теми же совершенно физическими симптомами отравления, реально тошнота подступает и мгновенное «не-не-не, нафиг, нафиг». (Анфиса Фокусова)
Не могу читать Льва Толстого. Вязну в его тексте, как в осеннем болоте. «Анну Каренину» пыталась прочесть шесть раз. Застревала на первой же странице, дочитывала ее, не понимала ни слова, перечитывала с тем же успехом, какой-то замкнутый круг. Бессильными слезами плакала над «Войной и миром», потом плюнула и решила себя не мучить. Еще Теккерей с его «Ярмаркой тщеславия» раздражает. Сюжет классный, но так нудно написано, еле дотянула до конца. А вот от Достоевского, наоборот, оторваться не могу. Закрываю книгу и сразу забываю, о чем она, какие герои, но сам процесс чтения — удивительный, проваливаюсь в его тексты, как Алиса в кроличью нору. (Анна Бондаренко)
Толстого ненавиижу. Особенно выбешивает его манера навязывать читателю его собственную, авторскую оценку каждого персонажа. Если Толстой симпатизирует какому-то герою, то это наверняка раздражающий придурок, а если в чей-то адрес выражает неодобрение — то это как раз нормальный адекватный человек. (Анастасия Булай)
Весь Хемингуэй ненавистен. Удивительно душевно пустые и умственно ленивые герои, способность мыслить и рефлексировать на уровне табуретки. (Anna Perro Pankratova)
Боюсь, что буду неоригинален, но «Друг утят» и вообще весь Галковский ненавистен. (Андрей Игнатов)
Пытались ребенка усадить за Жюля Верна. Попробовала сама… Боже, какая нуднятина. Бедные люди без интернета, как им тяжело было убить время. (Анна Королева)
В свои 19 лет я уже из каждого утюга, от каждого друга, врага, однокурсника, преподавателя услышала и прочитала: «Все мы вышли из гоголевской «Шинели»… Было очень стыдно: я вот такая поступила в 17 лет на сценарный, умудрившись ни разу не читать эту самую «Шинель». «Вечера на хуторе», что угодно, но не вот это вот, что все цитируют, про что Норштейн говорил минут 20 подряд, придя к нам в мастерскую по приглашению наших преподавателей. Ну и в некий вечер я села, открыла Гоголя. И прочитала. Потом сидела полчаса, потом стала перечитывать. Нет, мне не показалось. Я просто не понимала — что это? Почему все так? Где этот пресловутый маленький человек и его мечты? Что вообще там произошло? Где за этим скучным и болезненным морализаторством тот страшный и смешной Гоголь, которого я не то чтоб люблю, но понимаю, за что и почему его любят? Но дальше — хуже. Дальше я задумалась, что мне теперь делать. Надо, наверно, скрывать ото всех, что я не то чтоб не поняла «Шинель» (не понимаю я джазовую музыку, я в курсе, где и что я не понимаю), а считаю, что люди понавчитывали в нее своих смыслов, а сама повесть — вообще ни о чем. Наверно, надо как-то таиться и стыдиться. И вот в этот момент случилось важное. Я подумала: с какой стати? Не, ну преподам по русской литературе говорить не обязааательно, ок. Но друзьям, однокурсникам — могу и сказать. А ЧЕГО ТАКОГО?! Чуть ли не впервые в жизни я допустила мысль, что могу не сказать или не сделать того, что все умные/культурные/ПРАВИЛЬНЫЕ люди говорят, думают или делают. И это было дико трудно. И это, без сомнения, была история про того самого «маленького человека» внутри меня… В итоге я просто не помню, как реагировали друзья. Кажется, что-то вроде: «Ну, еще подрастешь — тогда поймешь» (почти все были старше). Потом я делала подходы к «Шинели» в 24 года и в 29 лет. Давненько. Надо бы повторить. Вдруг и правда что-то изменилось, что-то мне там откроется? Но никому отчитываться я уже точно не стану. (Nadia Shakhova-Mkheidze)
Были две книги в моей жизни, которые я выбросила в окно от бешенства! С криком: «Да сколько ж можно?!» Это «ЖД» Быкова и «Голубое сало» Сорокина. Но можно ли их считать великими? (Ксения Ларина)
«Лолиту», да и всего Набокова с его очень правильным языком не люблю. А с Достоевским мне хорошо — возможно, со мной что-то не так. (Ирина Мусиенко)
Большинство героев пьес Чехова бесят чудовищно. Ивановы, Треплевы, Раневская, Войницкие, Прозоровы. (Анна Москвина)
Ненавистен «Белый Бим Черное Ухо», который типа «наш советский Сетон-Томпсон». Еще один отвратительный человеконенавистнический текст, с какого-то пня распиаренный как классика о любви и верности (в данном случае на примере зверушек). Но, в отличие от гриновских «Алых парусов», это еще и не полуфэнтези про несуществующую страну, а как бы суровый соцреализм, претендующий на отображение реальной жизни реальных людей. Соответственно, читая, сравнивала с действительностью, фалломорфируя от нагнетания чернухи и сюжетных нестыковок. Во-первых, весь городок (а я сама выросла в советском рабочем поселке) — моральные уроды, гоняющие потерявшуюся собаку (сеттера!) и ненавидящие собачников. What? Я же помню, что охота была уважаемым хобби, а породистая собака вызывала любопытство и восхищение (была у нас в поселке догиня, все на нее глазели как на чудо нездешнее). Еще и перебор с жестокостью до потери логики: персонаж, желающий навсегда избавиться от Бима, которого притащил в дом сын, везет собаку в лес, взяв с собой ружье, — и привязывает к дереву на медленную смерть вместо того, чтобы пристрелить (ружье зачем?). Потом по развитию событий автор еще и утверждает, что это не конченый садист — он способен на раскаяние. Это только один пример. Во-вторых, образ главного героя, хозяина Бима, который по замыслу является единственным «правильным» взрослым. В самом начале: почему он, уезжая в больницу, поручил собаку соседке, не умеющей с ней обращаться? Он в вакууме, что ли, жил? Не было знакомых охотников, с которыми можно договориться о присмотре за собакой в случае аларма по здоровью (что это может случиться, он знал)? Или договориться с той же соседкой заранее, объяснив ей, как ухаживать? И вот такие логические обрывы везде, да еще и по качеству самого текста — лютая графомания. Впечатление, что читаешь сочинение двенадцатилетнего школьника, сильно обиженного на жизнь. А добивает до желания прямо сейчас выкинуть книжку в мусорку — финал: этот самый «правильный» ГГ обманывает детей, ищущих Бима. Скрывает от них гибель собаки, типа пусть и дальше ищут, их это подружило, а узнАют — расстроятся. Про моральный вред для детей, которые будут искать собаку, пока не узнают от третьих лиц, что она давно мертва (городок-то маленький), а дядя их обманул, объяснять, наверно, не надо, а читателю впаривают, что это хороший поступок. Короче, дрянь редкостная, и действительно выкинула. (Helen Nikolaeva)
«Собачье сердце» не нравится. (Дмитрий Крикун)
Я бы не назвала эту книгу великой, не считаю ее такой — «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери. Обычная детская сказка, не вижу ни на грамм никакого глубокого философского смысла, который в нее любят вкладывать. Да книга, наверное, и ни при чем, книга как книга. А вот этот ажиотаж вокруг нее — ненавижу, дурно становится, когда взрослый человек оперирует цитатами оттуда. Бррр. (Ирина Жукова)
Ненавижу «Маленького принца» Экзюпери. Прямо фу, особенно эти штампы, набившие оскомину. И Маркеса «Сто лет одиночества». Отвратительная, грязная книга, что по смыслу, что по языку. «Парфюмера» и «Лолиту, с мерзким сюжетом, но написаны так здорово с точки зрения языка, что примиряют с сюжетом. (Natalia Mayorova)
«Живаго» ненавижу. (Вадим Мещеряков)
Ненавижу Павича. (Владимир Нимлас)
Насим Талеб — худшего писателя сложно себе представить, если в десяти страницах ни одного хорошего слова лично о себе — то прям зря написал, и это в «псевдонаучной» литературе. (Ксения Житомирская)
Томаса Манна ненавижу — кроме «Смерти в Венеции», ничего не могу читать. (Michael Makarovsky)
Ненавижу «Сто лет одиночества» — думал, эта тягомотина никогда не кончится… (Олег Москалев)
Ненавижу «Доктора Живаго». Я понимаю, что при слове «Пастернак» все должны замирать, но до чего же отвратительно написана книга! Правильно ее Набоков называл «Доктор мертваго». (Заира Абдуллаева)
Не смог читать Берроуза. Тяжело продираться через этот наркоманский сленг, в котором я не шарю. (Водимед Ашела)
Несколько раз пыталась осилить Пруста, но он явно писал не для того, чтобы его кто-то смог прочитать. (Екатерина Слинкина)
«Обломов» ужасно бесит, ну невозможно же! Я еще понимаю ту великую русскую классику, в которой кто-то постоянно духовно терзается, но при этом выходит из дома и даже в состоянии замочить даму не очень преклонных лет, или уезжает лечить страдания минералкой в Баден-Бадене, или изобретательно лезет под поезд, или на гвоздях спит, или в монастырь уходит, в конце концов. Но шедевр классики о том, как истратить жизнь, не вставая с дивана, — это же ужас что такое. Может, это такой антипример, конечно, но читать от этого интереснее не становится. (Катерина Ларина)
Из последнего бесит Ханья Янагихара, «Маленькая жизнь». Не знаю про величие, но популярна эта книга точно. Это прям испанский стыд, ей богу, — стыдно за автора, который, не стесняясь, беззаветно вышибает слезу из читателя, спекулируя на теме насилия, — это как рассказы про брошенных щеночков, которых надо приютить. Невозможная гадость. (Nane-Nane Nane)
Ненавижу «Дон Кихота». Затянуто для первоначального предназначения, неочевидно для современного трактования. (Max Pobokin)
Достоевского ненавижу практически всего. Хочется взять что-то тяжелое и *** (сильно бить. — Прим.ред.) всех этих много рефлексирующих, но мало делающих. Хватит, *** (вводное междометие. — Прим.ред), думать, поднимайте жопу, делайте что нибудь. Персонажи, которые что-то делают, вызывают реакцию: «Фух, ну хоть кто-то». (Анастасия Бондаренко)
«Мелкий бес» Сологуба — ненавижу. Абсолютно отвратительная книга. Ощущение мерзости, как от расползающегося тараканьего гнезда. Или «Госпожа Бовари»: такая «Анна Каренина» на минималках. (Андрей Нитченко)
Ненавижу «Господ Головлевых» Салтыкова-Щедрина. Главный герой вызвал такое омерзение, что я, дочитав до конца, пошла и вымыла руки. А когда недолго работала в университетской библиотеке, в читальном зале, просила напарницу выдать книжку студенту, потому что не могла без отвращения к ней прикоснуться. (Инна Харитонова)
«Мастер и Маргарита» пошлятина адская, «Над пропастью во ржи» скукотища мутная, Лев Толстой унылость! (Maria Potudina)
19 век — Гаршин, Писемский, Короленко, вот этот ряд ненавижу. 20 век — совсем невозможный гений Платонов. Вот знаю, что прямо гений. Но — ни на полстрочки не заходит. Замятин. Булгаков постольку-поскольку, читаю — но без любви. (Elena Poral)
«Доктор Живаго» — ненавижу. Читала несколько раз от начала до конца. Такое чувство, что книга писалась в дикой спешке. Опять же этот пафос… Не могу. (Irina Terry)
Ненавижу Паустовского. Бабушка нежно читала вслух, потом я вынужденно читала сама и понадобилось повзрослеть совсем, чтобы сказать: ну как можно так нудно и уныло писать о живых чудесных вещах? Описание архивов надо было делать с таким подходом. (Irene Vitsenko)
«Атлант расправил крылья» — буду краток: УГ. (Дмитрий Мэ)
Не люблю Набокова. Прочитал из чувства долга почти все романы, и от каждого было ощущение жуткого пустословия, избыточности, ненужности. Неуместности и нелепости языковой игры. Наименьшее стилистическое отторжение было от «Дара», зато там хамский пасквиль на Чернышевского. (Иван Беляев)
Ненавистны «Два капитана». Невыразимо тошный, приторный главный герой. Автобиографическая трилогия Максима «Всепидорасыаядартаньян» Горького.
Еще не выношу Сорокина. А за то, что он, скотина, оказывается прав — не выношу вдвойне. (Анатолий Левской)
А мне «Мастер и Маргарита» по стилистике напоминает нетленные произведения Катаева и Файнзильберга. Никогда не понимала всеобщего восторга. (Елена Гериханова)
Ненавижу 100 лет одиночества, Над пропастью во ржи, Шум и Ярость, Старика и море. (Антон Погорелов)
Про Анну Каренину, про «Идиота» — хотелось всем этим философствуюшим, страдающим от безделья великосветским дамам-господам наподдавать хорошенько! Читала, перечитывала, и мысль в голове сидела: мне было бы гораздо интереснее почитать про жизнь служанок, которые обстирывали этих господ, горшки им выносили, обслуживали их. А не все эти глупые, высосанные из пальца ***страдания. (Елена Якунина)
Я вот думаю: это Достоевский такой мрачный и душный или нас всех воротит от старой школьной программы? Да и Толстой, и многие другие просто были обязаловкой, плюс еще и мыслить надо было, как учитель велит. Пробовала я как-то написать, что мне больше нравится другой, а не общепринятый герой — дык чуть не растерзали.
Теодор Драйзер в тот же список. Прочитала его всего — десять, что ли, томов, потому что книги в дефиците были, а это досталось то ли за сдачу макулатуры, то ли еще за что-то. Решила уж прочитать, мне было лет 15-17, помню прям бесило все. Из современного — так и не смогла осилить «Щегла» и «Шантарам». Что все вокруг носились с ними? (Дина Жантурина)
«Хоббит» Толкиена совпал с токсикозом, с тех пор плохо постоянно при упоминании о хоббитах. (Наталия Дзергач)
Достоевский весь невыносим! Начинаешь читать и сразу делаешься больной, словно в гриппе с температурищей и больной головой. Читаешь, как бредишь в горячке. Но концовка «Идиота» просто великолепна: «И вся эта ваша Европа, все это одна фантазия, и все мы, за границей, одна фантазия… помяните мое слово, сами увидите!» (Юлия Арсеньева)
Ненавижу «Дон Кихота» Сервантеса. Неважно, в какое время суток я начинала читать, — постоянно засьіпала. Мой рекорд —15 страниц. (Nelly Klos)
Физиологически не могу читать Пелевина. Меня мутит от него и хочется помыть руки. Брр. (Мария Хайретдинова)
Ненавижу все, что написали Набоков и Бродский. «Дар» честно пилила полгода, не допилила. Бродский ужасно тосклив и зануден. Но об этом нельзя говорить в приличном обществе. (Алина Костриченко)
А я был эмоциональный и неуверенный в себе болван, поэтому когда я читал что-то, от чего меня тошнило, я думал, что проблема во мне. И как правило, дочитывал. Ненависть — слишком сильное слово, но, пожалуй, я могу его применить не совсем к «великой литературе», а к собранию сочинений Ленина, которое я прочел, — не все, но последние 2-3 тома 1929 года издания. Там было много такого, что в советские классические собрания не входило. Мне было лет 20, собрание я нашел в коммуналке у моей квартирной хозяйки на ВО Ленинграда. Я хотел понять, что произошло тогда, в те «революционные» годы, но видел в этих последних томах отчаяние человека, который — как меня учили — был великим. Публицистом, по крайней мере. Лучше бы я этого не читал никогда. Эта стилистика — ленинская, да — я ее узнаю сейчас, повсюду. Можно сказать — ненавижу. Думаю, если бы я не прочел Достоевского, я был бы более счастливым человеком. А если бы я не читал «Каренину», я бы сам писал легко и бойко. И в целом прожил бы полегче. Это не ирония. P.S. Впрочем, тогда это был бы не я. (Геннадий Миропольский)
«Подросток» — роман какой-то ужасной ауры. (Yakov Ratner)
Ненавистен Ремарк. Толкиен. Роулинг. (Анна Кинтц)
«Кавказский пленник» Толстого. Несусветная чушь, которую детей заставляют читать всерьез и выискивать, что там хотел сказать автор. Жилина хочется удавить с первых строк. Удавить главного героя, а книжку сжечь. (Ольга Маркина)
«Трое в лодке…» — в чем там юмор? Полтора килограмма нелепого занудства. (Yakov Ratner)
«Каренину» терпеть не могу. В школе прочитала «Войну и мир», не понравилось, но мама упорно твердила, что «Каренина» намного лучше написана, интереснее и т.д. Первое же появление Анны в книге ознаменовано тем, что просто так, от скуки и нефиг делать, сознательно решает увести любимого жениха своей как бы лучшей подруги. Ну и дальше ведет себя не лучше. И вот этой вот мрази всерьез предлагается сочувствовать? Плюс бесконечные размышления Левина о сельском хозяйстве… (Катя Островская)
С детства не могу выносить Корнея Ивановича Чуковского. Да, прекрасный публицист. Да, замечательный человек. Но как детский поэт… извините. Ужасные рифмы, слова какие-то непонятные, вот, к примеру, «Карабарас». Что это за «Карабарас» такой?! Рифмы к слову «таз», что ли, не нашлось в русском языке? Или раки, которые ехали на хромой собаке — там вообще сплошное нагромождение первых попавшихся рифм. Продолжать до бесконечности можно, мошки на погнутой ложке, пес, держа себя за хвост, и вообще все что угодно, думать совершенно не нужно: любое слово воткнул — и вперед. А Айболит? Это же ужас и кошмар, у меня от сказки «Айболит и воробей» зубы сразу начинали болеть. Мои родители с детства (моего) Чуковским восхищались. Ай, какие рифмы, ай, какое созвучие. Как замечательно на детское ухо ложится (им-то откуда знать, как это ложилось на мое ухо?!) Но я молчал — думал, чего-то не понимаю. Теперь вроде бы вырос, но к пониманию так и не приблизился. Неужели я такой один? (Aleksandr Fromzel)
Ненавижу Бродского. Мы вообще как-то разминулись — я о нем как следует узнала, когда в соцсетях стали его цитатки постить. Отдельные строки или строфы нравятся, а в целом — вообще не воспринимаю и не понимаю. Дважды на моноспектакли по Бродскому ходила (второй раз вообще с Барышниковым!) в надежде на то, что сейчас мне его кто-то талантливый ТАК прочитает, что я наконец проникнусь, — не помогло. (Катя Островская)
Простите, но я терпеть не могу произведения Чехова, Достоевского, Александра Дюма и Максима Горького. (Анна Жила)
Робинзон Крузо — нереально занудное унылое чтиво, тяжелый язык, никаких особых приключений. Всегда удивляло, как это может стать чьей-то любимой книгой, особенно в детстве. (Катя Островская)
Тургенев. Просто плохой писатель. Затянуто, притянуто за уши, ни о чем. Чернышевского же не надо упоминать? Чернышевский просто не умел писать, там плохо настолько все, что главной загадкой для меня остается одно: кто этот человек, который первый его похвалил? (Ольга Романова)
Шолохова ненавижу. Просто без вариантов. Сама история станичного Казановы уже не для школьных мозгов, но когда Наталья попыталась отпилить себе голову косой… Косой, Карл! Более странной попытки суицида мне, кажется, в литературе не встречалось. С тем же успехом можно было заобнимать горячий самовар, например. Или выбесить стаю гусей. Или долго падать с печки. Короче, на фоне этого странного выбора остатки терпения к книге испарились бесследно. Вот уже 15 лет вспоминаю с досадой на бесцельно потраченное время. (Olga Abramova)
Был странный эффект от «Приглашения на казнь». Начинало тошнить от имени Марфинька. Физически. Не смогла прочесть. (Мария Дубровская)
Чехов, рассказы. Ненавижу. Говорят, это смешно. Местами это чистый *** (конец света. — Прим.ред.), не смешно ни разу. И очень злобный автор. Тоже заклюют небось. (Мария Дубровская)
Ненавижу «Трех мушкетеров». Образ Атоса всю жизнь мне испортил, потому что пыталась стать этим чертовым Атосом, в итоге стала алкоголиком и забивала на свои собственные потребности. (Екатерина Радушинская)
Ненавижу «Алису в стране чудес». Правда, и великой ее не назвать. Просто отвратительная, на мой взгляд. (Ira Zelenova)
«Невыносимая легкость бытия» — роман, который воспевало несколько моих знакомых, а я не могла сосредоточиться на смысле, когда читала его, только из-за манеры написания. Домохозяечный какой-то, грязный, угнетающий стиль, словно под душем из земляных червей стоишь добровольно. Пыталась прочесть еще пару книжек того же автора, но ощущения остались такими же. Забавно, что однажды, сидя в кафе с приятельницей, я поделилась с ней своей реакцией на Кундеру, на что она заметила, что у нее такая же реакция на очень любимого мною Маркеса! Какие же мы все разные! (Виктория Соломова)
Все любят Булгакова только за М&М, некоторые дамы мечтательно закатывают глаза и пускают слюни на волшебный крем и полеты на метле. А мне это казалось такой пошлятиной. И вообще мне очень близко мнение Быкова, что это определенный роман для определенного Сталина, чтоб оставил художников и мастеров в покое. И соответственно все под него и писал. (Александра Оливер)
Со временем возненавидела когда-то любимую книгу «Мастер и Маргарита». Теперь любое упоминание дьявола кажется дешевым китчем, а любой черный кот пародией на самого себя. (Inna Anisimova)
Ненавижу Томаса Манна, Валерия Брюсова и Эдичку Лимонова. (Дмитрий Сергеев)
Ненавижу «Грозовой перевал». Возможно, он вызывал бы меньше неприятия, если бы о нем не говорили как о романтическом произведении, истории любви. Как по мне, это как раз история ненависти и недобрая пародия на готические романы. Из персонажей не вызывает симпатии и сочувствия никто, а уж популярность имени Хитклифф для меня полнейшая загадка, потому что Хитклифф же, как минимум, жестокий и испорченный человек, которому доставляет удовольствие мучить других. Но, возможно, если бы об этой книге говорили изначально как о тяжелой истории душевно сломленных людей и длительной ненависти, я бы воспринимала «Грозовой перевал» не так негативно. (Ольга Єременко)
Маленькие женщины и Джейн Эйр вызывали и вызывают стойкое отвращение. (Alyona Helen Topolianskaya)
Я вот русские народные сказки, да и европейские тоже, недолюбливаю. Там слишком много смысла. Это настораживает и раздражает даже. Вот как преодолеть эту мою нелюбовь к фольклору? Вроде и все понятно, но захватывает же сознание и несет его, как бурный селевый поток бедного туриста с горы в ущелье — где его и похоронит заодно под десятью метрами наносной почвы. (Vladimir Kaigorodov)
Я с большим трудом и истощением читаю Гоголя. (Marina Chu)
Любое морализаторство Л.Толстого выносит мозг. А Достоевский депрессивный, современным людям лучше его не читать. У меня и без него склонность к депрессии.
А если глобально, не люблю писателей, пишущих про всякую чернуху. В жизни и так трудно, поэтому литература, как и другие искусства, должна давать надежду. Как филолог в прошлом, я все больше в этом убеждаюсь. (Daria Shishaeva)
Ненавижу «Войну и мир». У повествователя там натурально психопатические черты (помимо заоблачной мизогинии.) Типа Андрей Болконский умер — давайте же поговорим о возвышенном умилении. Элен умерла, так и вообще так ей и надо. Вот этот отказ от живого человека (героя, читателя, коллеги-литератора) в пользу дурновкусной высокопарной проповеди о том, как жить, как любить, как писать, как умирать — это со мной вообще несовместимо. Стиль можно пережить, затянутость можно, а вот это никак не могу. (Vera Senina)
Трясет от Наташи Ростовой и всяких безуховых. А еще не могу читать без обезболивающих и антидепрессантов Булгакова. Весь Мастер и вся его Маргарита читаются с вытянутой шеей и мимикой, усложненной потугами нафантазироать фантазию. Такой внутренний диалог: «Ну это же признаннное, надо прочесть, чтобы понять. — Мне точно нужно понять вот это вот все?» (Larysa Fabrykant)
«Матренин двор» Солженицына — адовый ад, до сих пор передергивает. Спасибо Квинам и их непревзойденной музыке за то, что я смогла это дочитать. И сюда же еще Татьяну Толстую стоит добавить с ее Кысью. Выворачивает от воспоминаний этого бреда. Это ж не фэнтези, не реализм, а черт-те что, но с заявкой на великое современное. Тьфу… В школе требовалось. Пришлось читать. Но я бы предпочла вырезать эти произведения из памяти. Ну а если говорить о более глобальном, то «Война и мир», конечно же. Честно? Просто не смогла. Хотя, знаю, я не одинока. Говорят, что годам к 45 заходит. Не доросла еще. (Елена Кобылян)
«Преступление и наказание» — мне хотелось долго и занудно бить тапочком главного страдальца сего произведения. Никогда не понимала, как можно страдать после того, как уже убил. Раз хватило ума, силы, смелости, так и живи с этим. А тут настрадали на целую книгу. Про остальных персонажей вообще не буду. Всех бить тапочком. (Елена Кобылян)
«Анна Каренина», «Война и мир» — обе мимо, вопреки восторгам, которые принято изъявлять. Честно давилась обеими в школе, писала (до интернета) хорошие сочинения, дипломатично дискутировала с учителем о героях… Но чтоб второй раз эти книги в руки взять — да ни за что. И экранизации туда же. Никто из героев не вызывал симпатии и сопереживания. (Марина Башашина)
Infinite Jest. Пока не получилось. (Sonia Roshal Fedorova)
Марсель Пруст, весь — нуднейший снобизм. Джойс «Улисс» — так и не одолел, это выше моих сил. Борхес «Письмена Бога» — непонятно, с какой целью вообще написано. (Боб Кораблин)
Ненавижу «Тараса Бульбу». (Фаина Самарцева)
Ненавистен Толстой. Практически весь. Как начнет про судьбы человечества, мораль и нравственность, так у меня перед глазами рандомные строчки из дневника бедной сожранной им Софьи Андреевны, которая если и выжила, то только чудом, а он сидел рядом с ее постелью, ждал, когда она умрет, и умилялся. От «Крейцеровой сонаты» вообще прихожу в ярость. Какая-то апология убийства женщин. (Марья Куприянова)
Толстой «Война и мир» – ненавижу. Я ни одного его произведения так и не прочитала. Хотя «Война и мир» два раза мне попадалась на экзамене в вузе. Только природная харизматичность и обаяние позвонили мне сдать экзамены. Я вообще не люблю русскую классику. (Лидия Симакова)
Не смогла читать «Колымские рассказы». Я понимаю, что их литературность — способ создать дистанцию, но меня она очень мучает. (Litvinova Mariia)
Ненавижу «Тихий Дон». Сказал себе в детстве: «Четыре тома? Ну, вы слишком много от меня хотите». (Алеша Прокопьев)
Присоединяюсь к ненавистникам Льва Толстого. А еще терпеть не могу Некрасова — не столько за пресловутую боль о судьбах народных, сколько за занудный ритм. Натурально укачивает. А вот за что меня точно побьют — до сих пор считаю «Швейка» нуднейшей книгой. (Юлия Боровинская)
Ненавистен весь Толстой. И Достоевский. Ничего не могу с собой поделать, простите. То есть приспособиться и читать могу, конечно, но это как в прокрустово ложе традиционной жены лечь. (Зоя Фалькова)
Не перевариваю Пришвина. Самый тоскливый из всех русских писателей. И Паустовский еще. Засыпаю после первого параграфа. (Irina Kara)
Сейчас ненавистных книг, кажется, нет — перечитываю великие с аккуратностью; но когда-то в детстве ненавидела «1000 и одну ночь». Сказки все казались похожими, а конца и края им не было. И понимания концепта отодвинутой смерти тоже не было. (Alla Dekhtyar)
Мелвилла так и не осилила. Скучно было. Но еще не вечер, может, дорасту. (Julia Trubikhina)
Достоевского ненавижу — совершенно отвратительный человек сквозит через все тексты. Мелкий, завистливый до пароксизмов, обожающий копаться в грязи и гное и максимально все это смаковать: «О, вот видите, всееееее людишки-то дерьмо, не один я…» Еще Лев Толстой. Для начала — это очень плохой русский язык. Ощущение, что писали на немецком, потом прогнали через хреновый компьютерный переводчик и после этого не вычитывали. Регулярно встречаются «подъезжая к станции, у меня слетела шляпа», ну и прочие азбучные ошибки, за которые на школьных литсекциях-то закономерно стебут. Далее — он чудовищно ограничен. Его картина мира, во-первых, кастрирована, во-вторых, вывернута — в идеализацию крестьянства и вообще «простых людей», в категорическую мизогинию и т.п. Тоже оч-чень неприятный человек вырисовывается за текстом. Дальше Андерсен. Садист, который целенаправленно и умело выжимает из детей слезы. Потом Кафка. Тут, в отличие от предыдущих упомянутых, никаких претензий к автору лично — нельзя же пенять человеку на яркую шизоидность мышления. Просто я это читать не могу, аларм включается: «Тут безумие, беги отсюда». Ровно та же ситуация с Платоновым. Ощущение, что в этом «Котловане» тебя и похоронят. Ну нафиг, пойду-ка я отсюда. Дюма. Фальшь, неправдоподобие в каждой странице, не верю автору совсем. В эльфов у Толкиена верю, в разумный океан у Лема верю, а вот в мушкетеров этих — не-а, не верю. Чернышевский. Это не литература, это плохо замаскированная агитка. Нечеловечески скучная к тому же. И, наконец, Джойс. Это просто скучно. (Tanda Lugovskaya)
Доктор Живаго — ненавижу однозначно. (Марк Котлярский)
Бунин, «Легкое дыхание». Стыд за то, что там написано, многократно увеличенный тем, что «отдача мужчине» воспета, а девочку никто не пожалел. Типа так и надо было. Что можно из уродства неимоверного красоту вывести. Сперва я просто вообще не могла это понять. Почувствовать не могла: что за легкое дыхание. Спустя много лет — дошло, как ударило, и лучше бы не доходило. Даже сейчас удушающе стыдно. (Светлана Бодрунова)
Не смогла читать «Улисса» и «Сагу о Форсайтах». (Света Котина)
Ненавистны Дюма и Паустовский. (Svetlana Dinar)
Ремарк и Хемингуэй — не могу это читать. Это какая-то жуткая нудятина. Я не понимаю, что со мной должно случиться, чтобы я осилила «На западном фронте» или «Трех товарищей». (Alexandra Sheveleva)
Ненавижу «Анну Каренину». Потому что это книга очень талантливая, но при этом абсолютно лживая и злая, и, соответственно, вредная. Не просто мизогинная, а, пожалуй, вполне притормозившая процесс эмансипации уже в СССР. Особенно мне омерзительна Долли с ее речами и долготерпением, хочется надавать ей пинков. (Евгения Риц)
Ненавижу «Тихий Дон» Шолохова настолько, что сожгла бы все книги, когда-либо изданные. (Ольга Шестова)
Ненавистна «Маленькая жизнь». Все знакомые рыдали, спорили, читали ночами. Я вообще не понял. Такое подростки сочиняют перед сном, штоп мясо-кровь и неизъяснимое благородство. (Ольга Шульгина)
Ненавижу «Живаго». Не, я честно дочитала. Было ощущение, что это какой-то прикол. Ну быть не может, все сговорились. (Ольга Шульгина)
Ненавистен Чернышевский со своей Верой Палной со своим кушаньем чаю со сливками. Сивая кобыла и то лучше бредила. (Екатерина Старшова)
Достоевский — это же невозможно. Выберет эдакого несчастненького маленького человечка, к ногтю прижмет и рассматривает. Да надави уже, чтоб щелкнул, как вошь, и не мучился! Нет — то придавит, то чуть отпустит. И слушает, как тот жалуется. Тьфу! Тот же самый де Сад, но тот хоть свои позывы не давил вместе с героями. (Ilya Zholdakov)
До тошноты не люблю, не могу принять, ненавижу просто «Тошноту» Сартра. (Марина Хабибуллина)
«Улисса» ненавижу. Всю жизнь терзаюсь. А тут Улицкая и говорит, мол, моя любимая книга, жизни без нее нет. И все, капец. Кадык моему самолюбию прокусила. (Наталья Битиева)
Ненавистны «Доктор Живаго», «Война и мир», «Что делать», весь Гоголь, Хемингуэй, Джек Лондон, Шолохов, Леонид Леонов и Тургенев. (Kira Blumbergs)
«Мадам Бовари» — мой ночной кошмар. Хотелось ей этого мышьяка в глотку сразу напихать, чтоб не мучалась и все закончилось. (Анастасия Данилина)
«Улисс» Джойса и «Дон Кихот» Сервантеса — засыпаю, начинаю думать о своем, внимание плывет. (Maria Chekmareva)
Достоевский, Братья Карамазовы. Несколько раз приступала, думаю, культурный человек должен же прочесть, как же иначе. А никак, не могу, и все. Вот буквально несколько страниц, дальше никак. Ну и черт с ним, чего себя насиловать. (Симуля Шнейдерович)
Кидалась «Героем нашего времени» в стену в десятом классе. Хорошая книга, наверное, надо перечитать. (Марьяна Желтова)
Ненавистна практически вся русская классика (виновата школа), а из добровольно прочитанных — Сто лет одиночества и Полковнику никто не пишет. (Александр Музланов)
«Улисс» ненавистен! Три раза не смогла перейти через описание кухни. Это где-то на сорок восьмой странице. (Цветана Яшина)
Ненавижу «Войну и мир» и «Тропик Рака». (Vera Hillen)
Нелюбовь моей юности — Джек Лондон. (Евгения Розвизева)
«Под сенью девушек в цвету» Пруста начинала читать раз пять. После полутора страниц возвращалась к началу, потому что не помнила, что же я такое прочла. В конце концов отдала книгу одной студентке факультета романских языков, у них без конца семинары по Прусту. (Maria Maier Koshel)
«Атлант расправил плечи». Корежило от того, что написано, как женский роман а ля Даниэла Стил. (Наталия Левченко)
До физического отвращения, тошноты и чувства собственного бессилия не перевариваю Набокова. После «Лолиты» валялась сутки с температурой. Наверное, в этом и заключается сила великого писателя, но я больше не хочу, чтобы меня насиловало мое же вечернее чтение. (Александра Балмассова)
Сорокина не могу. Вижу мастерство, величие, со всеми хвалебными эпитетами соглашаюсь, но не могу. (Дмитрий Аношин)
Признаю величие Ф.М. Достоевского, но меня тянет повесится после первых же прочитанных страниц. Вызвать сильные чувства у читателя, вот настоящий талант! (Oksana Shteinberg)
Вообще не понимаю ажиотажа вокруг Довлатова — человек всю жизнь на разные лады пересказывал несколько анекдотов из жизни. (Антон Никитин)
Ненавижу «Преступление и наказание». Сколько раз ни начинала, ни разу не смогла к середине подобраться. (Валерия Федоряк)
Ненавижу «Потерянный рай» Мильтона. После прочтения Библии не пошло. Я человек не религиозный, не смогла оценить переложенную в стихи Библию. (Александра Шапиро)
Обожаю практически всего Булгакова (и романы, и почти все рассказы), но терпеть не могу «Мастера и Маргариту». Несколько раз перечитывала в разном возрасте, надеялась, что наконец доросла, — но нет, не мое ни разу. То, что люди называют там юмором, для меня хамство и издевательство, Иешуа какой-то суетливый, болтливый и жалкий, даже у Казандзакиса в «Последнем искушении Христа» Иисус вызывает куда больше уважения и сочувствия, хотя весьма спорная книга. Воланд и его компания отвратительны, Маргарита — приспособленка и далее по списку. (Наталья Трончинская)
Перечитала «Тараса Бульбу» в студенчестве и поразилась, насколько скучная и слабая вещь. Зачем ее в школьную программу включать, не пойму. (Марианна Малахова)
У меня ужасное раздражение вызывает поздний Аксенов. «Москва Ква-ква», например. В каждом слове какие-то жалкие попытки вышедшего в тираж плэйбоя доказать, что он еще ого-го. Временами — чувство неловкости, временами — просто отвращение. (Lala Kuzminsky)
«Над пропастью во ржи» — я так и не смогла понять, в чем «культовость» этого бреда. А вот одной из моих семнадцатилетних дочерей нормально так прочиталась. (Victoria Garieva)
Ненавистны «Братья Карамазовы», когда предложение начинается на 105-й, а заканчивается на 107-й странице. (Maria Masha Frid)
Янагихарину «Маленькую жизнь», всеми обласканную, бросила на восемнадцатой, что ли, странице. Не вынесла пытки немытыми волосами, которые один из главных героев собирал. По слухам дальше — больше маразма. (Elena Kovalevskaya)
Платонова не могу читать. Верю, что гений, но совсем не могу, отторжение. Пруста бросила где-то на середине «Германтов», соскучилась. Джойса ниасилила, ибо чуждо и не хочется. Булгакова разлюбила. (Зина Жданова)
«Преступление и наказание». Мне было 15. На лето задали вот это вот все вместе с романом «Что делать». «Что делать» я таки в себя сумела впихнуть, с большим трудом, а после принялась за Достоевского. И … меня стошнило на первой полсотне страниц, я захлопнула книжку и ничего с тех пор из Великой и Могучей Русской Литературы не читала. Лет двадцать спустя смогла читать что-то на английском и ослилила «Есть, Молиться, Любить» на русском. На этом все. Ненавижу. (Julia Pankratova)
Мучительно и «через не могу» продиралась через «Жестяной барабан» Гюнтера Грасса. Причем не помню, на кой я вообще через него продиралась-то? Можно было просто бросить.«Белую гвардию» уже упоминали выше — я три раза дочитывала примерно до одного и того же места, где приходит Мышлаевский, — и дальше почему-то не могла. В результате прочитала с четвертой попытки, валяясь с ветрянкой и температурой 39, в каком-то полубреду. Почти ничего не помню, разумеется, кроме общего бредового же впечатления. И Города. И не люблю «Маленького принца». За то, что его положено было любить, и цитировать, и за чертово «мы в ответе за тех, кого…» И сколько же инфантильных романтических мудаков под этим соусом радостно «приручались» и пытались повесить на кого-то ответственность. Ну и русская классика, да. Кажется, вся. Спасибо урокам литературы в школе. 25 лет прошло, а я все еще не могу себя заставить попробовать еще раз. (Дана Яковенко)
«Игра в бисер» Гессе идет со мной по жизни. Специально брала в дальние поезда, чтобы уж точно дочитать — раз пять уже. Чувствую себя тупой. (Ирина Ромашина)
«Доктор Живаго» — ненавижу. Два раза бралась за него — в школе и в институте. Два раза еле справлялась с первой частью. Единственное программное произведение, которое я так и не одолела до конца. (Serafima Carli)
Ненавижу «Путешествие из Петербурга в Москву» (но его вроде большинство не любит) и пьесы Чехова. Первое — тягомотина. В последних ну никак не вижу символизма, а вижу только дурь и лень человеческие. (Milla Novak)
Ненавистны «Ярмарка тщеславия», «Сто лет одиночества», «Старик и море». (Татьяна Панфилова)
Ненавижу Евтушенко. (Дина Школьник)
«Черная кровь» Блока — как вспомню, хочу залезть под стол и там убиться веником. Мало того, что лютая пошлость, еще и незрелая до оскомины. Так смешно, что даже страшно. (Ирина Вакуленко)
Лермонтова читать неловко. И вообще некоторые стихотворения из школьной программы младших классов как будто бы специально написаны для школьной программы младших классов, а Паустовскому заказывали тексты про природу для диктантов. Совершенно не понимаю шумихи вокруг Айн Рэнд: претенциозно по форме и глупо по содержанию, как будто писал обиженный подросток. Не знаю, как во взрослом возрасте можно это воспринимать. (Анна Пономарева)
Толстой, который Лев, просто сплошная вода, Достоевский зануден до оскомины. Только Чехов хорош. (Yaroslava Bagriy)
«Илиада» и «Одиссея» — подавилась первой строкой. Гори Гнедич гекзаметром… (Natalia Howard)
«Маленькую жизнь» не смогла, Толстого не люблю, кроме «Анны Карениной», Достоевского читала, но только «Братья Карамазовы» зашла, Гессе и его «Игра в бисер» вообще никак, от «Мастера и Маргариты» просто тошнит. (Svetlana Shramko)
«Швейка» так и не смогла заставить себя дочитать, кринжово. (Yaroslava Bagriy)
Помню, когда детки учились в школе, пришлось освежить Куприна, «Гранатовый браслет», — очень удивился. Даже задумался было — может, все же пародия. Типа лебядкина. (Nicolay Simonovsky)
Солженицын весь вызывает однозначно рыгательный рефлекс. (Ilya Usvyatsky)
«Над пропастью во ржи» не поняла. Точнее, надоело читать, как отчисленный старшеклассник постоянно бухает, думает о всяких непонятных вещах и пытается лишиться девственности. При этом в школе проглотила всю школьную программу и много другой классики, потом несколько лет ушло на научную литературу. Сейчас уже не впечатляет это все. Иногда почитываю фэнтези или эзотерику. А русская поэзия — это нечто. Вплоть до Серебряного века сплошной детский сад. (Мария Дельфина)
Да, редкий случай (я книги бросаю в самом начале или уже никогда) — где-то в двухсотых страницах Левин пошел косить в поле и косил страниц сто. Не помню точно сколько, но именно там наши отношения со Львом Николаичем прервались навсегда. До этого я прочитала запоем «Войну и мир» и «Воскресение». Мне было лет 18. Я себя простила. (Alisa Goldenberg)
Не могу Гюго читать, тоска и скука. (Кет Воинова)
Томас Манн, «Лотта в Веймаре» — хуже трудно найти. Как студентка филфака испробовала все методы, прочесть не смогла. Взяла ее в дорогу, но предпочла смотреть в окно, куда угодно, только не читать. Естественно, на экзамене достался вопрос по ней. Призналась, что не прочла и читать не буду. За честность поставили три. Пересдача была возможна после прочтения. Отказалась. Единственная тройка была в зачетке. (Олеся Федюнина)
С детства ненавижу Маленького принца, кошмарная и хладнокровная манипуляция. (Мур Соболева)
С детства неловкость вызывали сказки. Их вроде бы положено было любить, пересказывать, инсценировать и т.д. А я их не понимала. О чем сказка о Колобке? О рыбаке и рыбке? Ну, о последней, слава богу, Казиник нам поведал — сказка о любви старика к СВОЕЙ старухе. (Ирина Лукьянова)
Я почти семь лет вообще не могла читать художественную литературу, потому что на любое действие любого персонажа хотелось орать в голос: «Всееех, всеееех на терапию!» Вот у бурундуков, как их описывает Бианки, — явное тревожное расстройство. У Чука и Гека — ПТСР. А «Вдруг из маминой из спальни, кривоногий и хромой…» — это же явное начало описания эпизода семейного насилия. В общем, все грустно, всех жалко. А потом — это раздражает, примерно как в меме «you had one job…» У всех героев обычно присутствует какая-то одна внутренняя проблема, вокруг которой и завязан сюжет. И вместо того, чтобы пойти разобраться в себе, все это мусолится по четыре тома. Чудовищная дегуманизация гуманистической русской классики, ага. (Tatiana P. Papusheva)
«Зависть» Ю.Олеши ненавижу. Раз пять доходила до пения в душе и снова уходила. То есть две страницы. (Та Ши)
Максим Горький, «Старуха Изергиль» — ненавижу всеми фибрами эту ***(скучную ерунду. — Прим.ред.) — Данко, Радда, Лойко. Претенциозное убожество. Еще его же «Девушка и смерть», Песни о соколе и буревестнике. Пафосная чушь. Тургенев, «Певцы» — ненавижу из-за лживой пафосности и дичайшей фальши. Его же стихотворение в прозе «ты один мне опора, великий и могучий русский язык» — какая же это гадость в устах именно Тургенева, тьфу! Гоголь, «Тарас Бульба» — пустейшая повестушка с сомнительной моралью, ксенофобская к тому же. Что за идиоты совковые запихали этот «шедевр» в школьную программу, якобы ради воспитания патриотизма? Там сплошное человеконенавистничество и ни следа патриотизма. (Olga Kiseleva)
Солженицына с его Красным колесом в топку! Вообще, по-моему, Солженицын сильно переоценен современниками. Его «ГУЛАГ» — сборник баек. Шаламовские лагерные рассказы трагичнее и многократно сильнее «Одного дня Ивана Денисовича». Слишком уж «прилизанный» лагерь у Солженицына. «Атлант расправил плечи» — невообразимо бездарная муть. «Метель» и «Барышня-крестьянка» — отстой в стиле современных соплесахарных сериалов (понимаю, что сравнение дикое, ха-ха). Толстой, «Война и мир», «Рассказы для детей» — невыразимо тошнотно. В Войне и мире — праздник комплексов автора: мизогиния, воспевание бездарного полководца, интригана и придворного льстеца Кутузова, и вишенкой на торте — абсолютно рвотный Платон Каратаев. И прочее, и прочее, и прочее. (Olga Kiseleva)
Мне дико стыдно за уровень философии в «Войне и мире» и глубину персонажей. На полном серьезе фатализм подается как глубокая философская находка. А преображение дерева как глубокая аллегория не выдерживает, по-моему, никакой критики. Хуже может быть только цветок, пробивающийся из-под асфальта. А описание Элен, боже! Автор ее имя всякий раз сопровождает упоминанием о том, что она дура. Но приведите мне хоть один ее глупый поступок — все же ровно наоборот. (Елена Пермякова)
Пелевина ненавижу. Спекуляция, манипуляция, высокомерие по отношению к читателю. (Елена Богловская)
Ненавижу басню «Стрекоза и муравей». (Katia Margolis)
Мамлеев и это все — жуткое дурновкусие. (Антон Сташевич)
Ненавижу Фенимора Купера. (Ольга Шестова)
Руссо, «Юлия, или Новая Элоиза» — долго искала книгу, предвкушала. Настолько возмутительная история, что не смогла прочитать, а книгу выбросила. (Ирина Курланова)
Насчет классики думаю, что в детстве все-таки менее требовательно все воспринимала, такая это радость была с помощью букв продираться через какие-то истории, произошедшие очень давно. Мое детское сознание всегда давало поблажки классикам, хорошо, что успела все прочитать до начала изучения этих произведений на уроках литературы. Школьные учителя прекрасно справлялись с уничтожением любви к чтению обычно. (Nana Hohokhiia)
Из классики ненавижу почти все на самом деле, а особенно Ахматову. Не читала, но вот это мамино придыхание при упоминании — просто мутит. Она олицетворяет все, в чем я маму разочаровала. (Katya Perlin Eichorst)
«Лолита» — гимн педофилов. (Marina Sh)
Ненавистна любая книга любого русского классика. Кого ни возьми — Пушкина, Толстого (тоже любого), Достоевского, Чернышевского, Салтыкова-Щедрина, Фонвизина, даже Чехова — все пронизано безнадегой. Жуткой, тянущей, беспросветной. От которой хочется пойти и утопиться прям щас, ибо ничего хорошего уже никогда не будет. Не-на-ви-жу. А Толстой, который Лев, мало того, что нудный до безобразия, так еще и ханжа редкостный (при его-то биографии, мать-мать-мать, привычно откликнулось эхо). (Kateryna Nesmyelova)
Мои друзья хвалили некую повесть, рисовали главного героя (друзья — художники). Та же история была у друзей с трилогией Толкиена. Да вообще, про Толкиена и про ту повесть говорили почти все вокруг. Толкиена я прочитала лет в 20, и мне было интересно (хотя временами я скучала). И вот мне 23, а легендарная повесть, вторая в списке важных книг друзей, до сих пор не читана. Друзья переехали из общаги на съемную квартиру, я прихожу к ним в гости, на полке красиво стоит та самая повесть. Я прошу почитать. Открываю, начинаю читать уже в метро. Хм. Пытаюсь продолжить читать дома. Но это, простите, какая-то очень пафосная и преисполненная примитивного символизма ерунда. Что тут глубокого? Или высокого? Откуда тут три поколения взяли культовость? Выспренность и банальность, и все. Так и не дочитала. Книгу отдала обратно… Это была повесть «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». (Nadia Shakhova-Mkheidze)
Самая жуткая в смысле love/hate была для меня книга Исигуро «Не отпускай меня». Я ничего не могла понять в процессе, не поняла, что это за жуть со мной происходит, и даже потом не могла ни одной рецензии толком прочитать. так и не выяснила, что ж меня так от нее корежило, почему мимо разума прямо в физику. Но книга прекрасная, и весь Исигуро прекрасный, оторваться не могла и не хотела. (Natacha Landes)
Мне в детстве очень нравился Жюль Верн. Я прочитала, кажется, все, что у него было, и долго считала хорошим писателем. А несколько лет назад накрыла меня ностальгия при переборке книжного шкафа, отложила томик на вечер, предвкушая погружение в фантастические приключения… И как же я удивилась, когда оказалась, что это очень плохая литература. Прям плохо. Невозможно читать. Совершеннейшая графомания.
«Братья Карамазовы» — читала год назад и страшно страдала. Ни одного нормального героя, сплошь подлецы, воры, сумасшедшие эгоисты, и все прикрываются какой-то моралью, «природой« или упиваются своим раскаянием. Один Алеша, скажем, условно нормальный, но и он раздражал ужасно, потому что ну невозможно же так. (Ирина Лукьянович)
При чтении «Онегина» засыпала. Герой меня раздражал. Ужасный эгоист. Как и Орасио Оливейра в «Игре в классики» Хулио Кортасара. Но там хоть книгу люблю. «Онегина» так и не прочитала, хотя сюжет весь понятен и известен, в том числе из-за выборочного цитирования про «чем меньше женщину мы любим». Поклонники цитаты явно не дочитали произведение или хотя бы эту главу. У Кортасара очень нравится слог русского перевода, но герой бесячий — плевать ему на всех, на самом-то деле, такой он самонадеянный. (Айдай Иргебаева)
Ненавижу почти всего Достоевского. Оплата за объем, но надо же совесть иметь. Куча второстепенных персонажей с их историями и переживаниями. Продираться сквозь эти имена-отчества. И страшное разочарование от итога «преступления». Так все разнообразно плохо и так отвратительно хорошо в конце, будто в бочку с патокой упал. (Варвара Шишок)
Из русской классики я не люблю Чернышевского. Не скучным считаю, а прямо не люблю и не вижу таланта. Еще не смогла полюбить Гамсуна, вообще ничего. Не люблю Кафку, потому что совсем он выворачивает читателя наизнанку. И абсолютно равнодушна к Пастернаку, ни одна строчка не трогает почему-то. (Tiina Orasmae)
Ненавижу соцреализм типа Гладкова, Сартакова, даже кое-что Германа, где хорошее борется с еще более хорошим. Бррр. (Шевалдышева Елена)
Не показался скучным роман «Преступление и наказание» Достоевского, поэтому с предвкушением взялась за «Братьев Карамазовых» и тут… таааак сложно для меня, скучно, уныло, пасмурно, не смогла после первой части читать дальше, до сих пор ожидает. (Alexandra Peeva)
Меня прямо выбесил «Малыш и Карлсон, который живет на крыше». Почему-то в детстве я ее не читала. Муж много раз плескался, что он эту книгу несколько десятков раз перечитал. Я решила, что надо. Боже! Это же нервный сон детского психолога. (Юлия Сегаль)
Меня бесит весь советский детский плагиат — «Айболит», «Буратино», «Изумрудный город». (Slava Malamud)
Достоевский! Беееесит. Прям подзатыльник дать хочется и спросить словами песни из «Однажды в России»: «Ху..и ты ноешь?» Вот прям все книги одно нытье. Пустая болтовня и нытье. И вот все мусолит людские пороки. Потом мусолит достоинства. Потом опять ноет над пороками… Фууу. (Евгения Пеллинен)
«Зеленые холмы Африки». Жратва и пьянство. (Alexander Bichev)
Не могу решить, «Парфюмер» — это просто мерзко или это плохо? (Олег Москалев)
Ненавистен Маяковский. В школе нам задали выучить стихотворение про лошадь, но я настолько его возненавидела, что решила, пусть уж лучше мне поставят двойку, чем я стану это учить. В итоге прогуляла урок, пока все остальные его рассказывали. (Inessa Smakayeva)
Весь Шолохов и весь Некрасов — прям на дух обоих не переношу.
Платонова я начала читать, и что-то тяжелое чтиво. Мучилась с «Котлованом» известным и так и оставила. А Достоевского зря ругают, это философия жизни. Читать его можно. Мне что-то даже выписать хотелось. (Margarita Niemi)
Модный нонче Нассим Талеб — потрясающий талант из одной мысли делать не пост в твиттере, а целую книжку. Читаешь-читаешь, думаешь: «Ну ок, я тебя понял, дальше что?» А дальше — ничего. (Sergey Glebov)
Совершенно не могу читать пьесы Чехова. Рассказы — прекрасные, а пьесы — ад кромешный. Какое-то бессмысленное нудное обсуждение непонятно чего. То ли проблемы человеческие так видоизменились, то ли мне не дано прочувствовать великого классика от слова «совсем». Впрочем, я и не претендую. (Margo Bakharevich)
«Отверженные» — ненавижу. Есть куча великих книг, которые отлично читаются без википедии. Но не эта. Он все время ссылается на политиков, полководцев, какие-то локальные мемы того времени, которые я не знаю и знать не хочу. А надо продираться. Плюс эта ваниль везде. Ненавижу еще Стендаля смертной ненавистью. Обязательно какие-то юноши с *** (неописуемым. — Прим.ред.) внутренним миром, которые стремятся в высший свет. «Ах, я так молод и красив, что же я пью дрянное вино и ем в кабаке? Хочу иметь холеных телочек в пеньюарах и не думать о дырках в кальсонах». (Алия Хагверди)
Ненавижу «Войну и мир». Когда читала дневник жены Толстого, Софьи, поняла, из кого он сделал эту несчастную, постоянно рожающую женщину. Из Наташи Ростовой. Я и в детстве не смогла ему простить Наташу. Но была надежда, что это не по-настоящему. (Svetlana Panina)
С ужасом вспомнился «Тихий Дон». Читала из-под палки, в голове не отложилось ничего, кроме «Аксинья — дама легкого поведения». Хуже была только книга про девочку и собаку, но это отдельная тема. (Katherine Boytsova)
Бесят некоторые сказки! Вот Золушка, например, рабыня пресмыкающаяся, или Колобок — тот еще дебил, убежал неблагодарный от своих, так сказать, родителей и пустился во все тяжкие. А Красная Шапочка? Вообще триллер! Людоедство и расчлененка. И это мы детей учим! Что уж говорить о классиках! Я Маяковского ненавижу. «Я достаю из широких штанин…» Кошмар какой-то. Каренину, кстати тоже не понимаю, дура какая-то. А в общем, есть над чем задуматься! (Светлана Фокина)
Меня трясет от «Анны Карениной», и я ничего не могу с собой поделать. Вчуже я понимаю, что это великий роман, но это же книга о вреде безделья! Все эти люди более или менее терпимо себя чувствуют, только когда находят, чем, наконец, заняться, а если не находят, то начинают немедленно сами угандошиваться и других угандошивать, и мне каждого из них хочется трясти и говорить: «Пойди полы вымой, инфантильное ты чучело!» Извините, накипело. (А. Т.)
Я терпеть не могу Лермонтова и не понимаю, почему это хорошая поэзия. Я, наверное, идиот, но это на девяносто процентов кажется мне подростковой литературой и еще на шесть — удачными случайными находками. От «Погиб поэт…» меня просто терзает испанский стыд: «чести-мести», ну реально. Но я всю жизнь скрываю. (А.)
Я совершенно не понимаю, почему на каждом углу цитируют «Алису в стране чудес». И моим детям нравится, они просят меня это читать им и перечитывать. Я это делаю чисто механически, не вдумываясь во весь этот полуночный бред Великого Гения. Я как психолог чувствую свое бессилие в том, что не могу помочь человеку, который в этом нуждается. Зачем такое выпускать в мир? И чем все восхищаются? (Анна Шевченко)
Как бы я ни ненавидел Толстого и Достоевского, они не идут ни в какое сравнение с Библией. Оба завета. Абсолютный треш и мрак с худшим главным героем в истории вымышленных персонажей. Все хозяйство можно сократить до нагорной проповеди, а остальное забыть навеки, как страшный сон. (Slava Malamud)
Для меня самый лютый — «Доктор Живаго». Своими псевдоинтеллигентскими метаниями людям жизнь попортил, самомнение до небес на пустом месте. Даже извиняться не буду. В принципе Пастернака не люблю, а Живаго — лидер антирейтинга. (Екатерина Васильева)
Меня привело в ужас ликование в конце на финальной песне спектакля «Юнона и Авось». Радость по поводу того, что человек вместо жизни разнообразной и насыщенной выбрал ожидание на берегу того, кого она и не знала-то толком, была мне совсем непонятна. В реальности никто на бережке всю жизнь не сидел, и слава богу. Потом я подумала, что автор текста, композитор, постановщик — они все мужчины и им, наверное, приятна мысль, что и их кто-то мог бы ждать всю жизнь. Даже как метафора пожизненное ожидание чудовищно и совсем неромантично. (Anna Nikitina)
Ненавистен Сорокин. Тот случай, когда впервые в жизни выбросила книгу в помойку. (Елена Павловская)
«Евгений Онегин»: во-первых, страшно бесит сытый и со всех сторон отлично устроенный чувак, который от скуки придумывает себе проблемы. Где мораль? Что из этого должны вынести современные семи- или восьмиклассники? Убил друга и, в общем, ок? Во-вторых, в целом переоцененный Пушкин, который не парился эстетикой стихосложения и наотличненько рифмовал, например, «тебя-себя». Как почитателю Маяковского, который творил чудеса с рифмой и ритмом, мне просто непонятен восторг по поводу товарища, который прям как в попсовых песенках, по большей части строил свою «великую поэму» на рифмовании глаголов. Типа «любить-забыть, уйти-найти», ну вы поняли. (Лия О’Ди)
Три раза начинала читать «Двенадцать стульев» в разном возрасте, потому что папа читал и в голос смеялся не переставая. Я пока продралась через все эти картузики, «милости просим», «туды его в качель» и прочие словечки, нацарапанные надписи, толпы ненужного сюжету народу, памятники, фразочки, которые все прохожие ляпают непонятно ради чего, думала, усну. Так ни разу и не улыбнулась даже. Вот вообще не смешно. (Анна Сидельникова)
Я поняла, что ненавижу Достоевского, перечитав все его самые знаменитые романы. Это просто какой-то депрессивный кирпич, летящий на голову и способный тебя окончательно добить, если у тебя в жизни и так все не очень. Никто на свете лучше Федор Михайловича тебе не объяснит, что жизнь — боль и лучше не станет никогда, даже не надейся. (Людмила Гийерм)
Ненавижу «Над пропастью во ржи». Великая книга, писатель-отшельник, запрещенная литература, подростковый бунт! Мечтала ее прочесть в юности. А там какой-то пацан слоняется туда-сюда и говорит языком, похожим на рэп в исполнении 40-летних актеров в поздних фильмах Эльдара Рязанова. «До чертиков», «неохота», «славные ребята». Я понимаю, что это издержки перевода, но вот эту беззубость «дерзкой запрещенной книги» я тогда восприняла так, будто меня обманули. (Elena Kovyneva)
Ненавижу «Слово о полку Игореве». Пятый класс, первое сентября. Бящите, братие, мысью по древу? (Анна Вержболович)
«Американскую трагедию» читала четыре месяца и осилила страниц 50. Засыпала через каждые полторы страницы. А «Преступлением и наказанием», когда читала первый раз в 9 классе (опережая программу), насиловала себя год, в итоге бросила, не дочитав страниц 20. Как гора с плеч. Потом было удивительно обнаружить, когда уже читала во второй раз, как все там закончилось. (Mary Aksiuchits)
«Война и мир» — ненавижу. У нас был друг семьи, который с моих лет 10-12 при встрече восклицал: «Ну Наташа Ростова!» Пришло время читать роман. Первое, что говорится о Наташе Ростовой странице так на 23: «Она была некрасива». Так что меня от него трясет по понятной мне причине. (Елизавета Турутина)
Раздражает «Мастер и Маргарита». Не столько сам роман, сколько ажиотаж вокруг него. А еще бесят Стругацкие: почти все их произведения, может быть, кроме «Пикника» и «Улитки», и все «философские» писания. (Marianna Holub)
«Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Модная была книжка, когда я училась в старших классах. Мне же во время чтения хотелось закрыть рукой глаза от стыда за высокопарность и многозначительность этого скучного текста. С тех пор я знаю про себя как читателя: если книга претендует быть притчей — это сразу мимо, это не ко мне. (Лиза Величко-Оксман)
Так и не смогла понять, в чем прелесть «Мастера и Маргариты». Когда ее читал старший брат, то был в восторге от нее и много смеялся. Я села читать в предвкушении хорошей книги, но, возможно, это и сыграло злую шутку. Я решительно не понимала, что там смешного и вообще интересного. Все до одного герои мне были неприятны и неинтересны. Я начала читать ее еще летом, а в школе мы проходили ее весной. Все это время я ее мучила по паре страниц, параллельно успев прочитать «Войну и мир», «Преступление и наказание» и другие объемные книги. А «Мастера и Маргариту» так и не одолела. Дошла только до бала. Потом с горем пополам сдала зачет по ней на «три» и радостно книгу забросила. И мне до сих пор даже не интересно, чем все кончилось, уж простите. (Наталья Бондаренко)
«Война и мир» — это вот прям просто ужас что такое. В институте безумно радовалась, что я учитель зарубежной литературы, потому что с ужасом представляла, что пришлось бы его еще раз читать. (Balitskaya Maria)
«Анна Каренина»: накатывающее раздражение на главную героиню затмевает всю эпохальность произведения. Причем даже перечитывала, дабы проникнуться «трагедией» Анны, но получила только усиление к ней отрицательных эмоций. И ведь далеко не ханжа, но эта баба меня реально злит, посему роман вызывает исключительно бэээээ (да простит меня дух Л.Н.). (Анна Глебова)
«Три товарища» Ремарка и его же «Жизнь взаймы» — ужасно скучные, попсовые, сахарные повествования, ванильные, для любителей вконтактовских цитатников. «Черный обелиск» с его гробами, тотализатором и выдиранием гвоздя из стены при помощи задницы гораздо интереснее. (Алла Арифулина)
Когда мама лежала со мной в роддоме, читала «Мастера и Маргариту». И двух страниц вынести не могла, но других книг не было, и делать больше было нечего — читала дальше. С ненавистью и болью. Пока, наконец, не вернулась домой к полноценной библиотеке. А я в 7 классе нашел эту книгу, спрятанную в шкафу. И это была моя первая большая литература. (Миша Кихот)
Не понимаю и не принимаю Платонова. Физически не могу читать. Такая же история с Войновичем. Просто мутит от «Чонкина». Искренне не могу понять, почему эти книги великие. (Тина Широкоступ)
Нельзя сказать, что я их ненавижу, но чтение центральных произведений Достоевского — настоящая пытка для тела и души. На физическом уровне я ощущаю колоссальный отток энергии. На психологическом, погружаясь в тревожный авторский нарратив, я вдруг кажусь себе маленьким и ничтожным. На мой взгляд, эта литература особенно хорошо должна заходить читателям с ОКР: на контрасте с безнадежными мирами Достоевского реальность должна казаться раем на земле. (Boris Iziaev)
«Джейн Эйр» ненавижу. Меня реально бесила инертность главной героини. Читаю, как ее чмырили кузены, и планка падает, мол, что ты терпишь, корова? Выяснив, что «корова» будет продолжать и дальше в том же духе, я ее закрыла и больше к ней не возвращалась. Это была одна из немногих книг, которую я в детстве бросила, не дочитав. (Valeriya Aguibalova)
«Корова» Платонова. Мало того, что это в целом отвратительное произведение, которое нельзя давать детям, так еще и когда я в сочинении в пятом, что ли, классе честно и по пунктам расписала, почему мне ну совсем не понравилась эта беспросветная чернуха, учительница поставила мне 3. Писала я всегда грамотно, и вообще по русскому и литературе была почти отличницей, так что это, видимо, было первое в жизни столкновение с цензурой. А Платонова ненавижу всей душой до сих пор. (Ася Вишнякова)
«Войну и мир» ненавижу. Просто Санта-Барбара в худшем проявлении. А вот Каренину я люблю. И природа, и Китти такая милая, и про лошадей. Но сама Анна меня просто вымораживает. (Екатерина Попова)
Я очень долго сражалась с «Обломовым», застряла где-то на середине, в итоге сдалась и перелистнула на последнюю страницу. Вот если говорить о книгах, где ничего не происходит — так это вот она. (Алина Смирнова)
В детстве я никак не смогла прочитать Чернышевского. Совсем и никак. По «Что делать» надо было писать сочинение, и мне его накануне мама своими словами пересказала. «Войну и мир» тоже с трудом преодолела, оба — и война, и мир — были очень скучны, и я пролистывала страницы пачками, стараясь ухватить сюжет, нужный все для того же сочинения. Почему Катерина луч света и зачем ее понесло топиться, я тоже понять не смогла. Для сочинения мне мама объясняла, что писать надо. Хорошая у меня мама, да? (Irina Gutman)
Достоевский и прочие любители реалистичного погружения читателей в головы умопомешанных героев у меня всегда вызывали нервный тик, позывы к тошноте и отчетливое желание скрутить автору шею за такое издевательство. Я в целом абсолютно равнодушна к анализу чего бы то ни было, связанного с человеческой психологией, и на досуге люблю почитывать научную литературу по психиатрии, но засовывать читателю в голову субъективное мироощущение таких «пациентов» считаю полным садизмом. Особенно когда читатели — это юные личности с не в меру развитой фантазией, для которых прочтение таких опусов примерно равносильно личному переживанию описываемых событий. Негуманно как-то получается, напоминает известную сцену наказания культурой из Clockwork Orange. (Tanya Grinberg)
Меня жутко выбесили три великие книги: «Америка» Кафки, «В поисках утраченного времени» Пруста и «Похождения бравого солдата Швейка» Гашека. Думаю, вы понимаете, почему. (Elena Kovyneva)
Все, что гюгошное — не книги, а карательная литература. читать невозможно без седативов и обезболивающего. (Юлия Николаева)
Меня тошнит от Пелевина. Физически. Было несколько попыток, 1-2 страницы, дальше не могу читать. Он великий? Я так и не узнала. Еще заболеваю от Достоевского, но жру кактус, нравится. (Ирина Шевко)
Оды Ломоносова и Державина ненавижу. Державина еще хоть как-то читать можно, а Ломоносов — ну ужас же, и скучно и грустно. И не знаю, насколько великим это считается, но «Настю» Сорокина ненавижу искренне. Впервые прочитала лет в четырнадцать, была просто в ужасе и отвращении полном. Перечитала, уже учась на редактора, и возненавидела всей душой. (Арина Ерешко)
Несколько раз пыталась прочитать «Гаргантюа и Пантагрюэля». И каждый раз засыпала от скуки. Буквально засыпала, я не преувеличиваю. Там очень много перечислений всякой еды или одежды, или вещей, которыми Гаргантюа пользовался вместо туалетной бумаги. И вроде бы должно быть смешно, но на меня эти постоянные списки только сон нагоняли. (Daria Amirkhanova)
Чем дальше, тем меньше понимаю восторги по поводу Ахматовой и особенно Цветаевой. Простите. (Ирина Шминке)
Не могу читать Пелевина. Неловко себя чувствую в компании, где его цитируют. Пробовала, не пошло. (Maria Batova)
«Война и мир» — ненавижу. Когда мне проспойлерили «плодовитую самку», не стала его дочитывать. На пятом курсе решила перечитать, но уже на появлении Андрея Болконского, который увозит жену на верную смерть в деревню, разбила лоб фейспалмом и закрыла книгу. (Марина Яуре)
Ненавижу «Собачье сердце» — тошноту вызывает и головную боль, и дикий ужас: ненависть ощущаю в каждой строчке, извращенный дьявольский мир. Все книги Герберта Уэллса — то же самое. Скучаю над Жюль Верном и Белой гвардией. Не понимаю прелести «Москвы-Петушков» — не близко, и все тут. Толкина терпеть не могу, такое все у него искусственное, хотя обожаю Льюиса, Ле Гуин и Роджера Желязны. Еще было не продраться через Улисса, хотя мои ирландские корни и взывали к совести. (Kristina Landa)
Гоголь — ненавижу. Особенно «Мертвые души». Унылейший писатель ever. В школе использовал вместо снотворного. (Григорий Шумков)
Бесит Оливер Твист, от любого дуновения в обморок падающий. (Ирина Шминке)
Москва-Петушки. Не могу это серьезно воспринимать. Псевдобытийность алкаша и вот это все, отвратительно. (Александра Завьялова)
В шестом классе трясло от «Тараса Бульбы», не собираюсь менять свое мнение. Я тогда не знала красивых слов о том, что все надо воспринимать в историческом контексте и что вообще не надо думать про мораль книжек, не тем они ценны. И одиннадцатилетняя еврейская девочка увидела просто националистскую чушь о том, что убивать евреев — это хорошо, а влюбляться — плохо, о родине надо думать. И еще о том, чтобы евреев убивать, конечно. (Яна Гельфанд)
Мне совершенно не зашел «Франкенштейн». Эти бесконечные страдания Виктора на природе меня так бесили, что очень хотелось, чтобы чудище его поскорее нашло и прибило уже наконец. (Наталья Бондаренко)
Жюль Верна не могла читать и Фенимора Купера. Скучно ужасно было. (Eveline Chatte Selionchik)
Достоевский, «Неточка Незванова» — таких ***страданий, извините, не видел ни один нетфликсовый сериал. Хотелось укокошить всех — Неточку, ее подружку и ее семейство. Бесят. (Алла Арифулина)
Пушкин, «Сказка о царе Салтане» — ненавижу. Текст без морали и драматургии. И начинается-то как — похотливый царь подслушивает позадь забора разговор трех девиц, ну и выбирает, естественно, ту, что готова родить непременно к середине уже не помню какого месяца богатыря. На этом месте старшая дочь спросила: «Какого блоготыря?» Ржали до колик. Тем дело и кончилось, больше я им эту сказку не читал. (Dimitri Sannikov)
Я не люблю Маленького Принца, прям ненавижу. Хотя осознаю нелепость. (Ия Белова)
Ненавижу «Отверженных». Реально пересиливала себя. (Елена Тиханова)
Ненавистны «Собор Парижской Богоматери», Тургенев, Пришвин и все тому подобное, где можно пролистывать страниц по пятьдесят, прежде чем найдешь какой-никакой сюжет. Или не найдешь вовсе. (Лия О’Ди)
Понимаю все величие Бродского, но не люблю его тексты за мизогинию и снобизм. Пошла на компромисс: книги Бродского в доме, конечно, есть, но держу я их в туалете. (Maria Voul)
Несколько раз начинала и столько же раз бросала «Улисса» Джеймса Джойса, и в оригинале, и в переводе. Все вокруг говорят — «великий роман», а я после пятой ссылки уже начинаю путаться в сюжетной линии основного повествования. Видать, совсем не мой культурный код. К слову, в целом не люблю художественные произведения с большим количеством ссылок и пояснений, будь они от автора или переводчика. (O S)
В детстве что-то около года мучалась с «Двумя капитанами». Скучно очень, смысла не помню нисколько, добила для галочки. Не самая великая книга, но родителей так удивляло, почему мне скучно. Не знаю! Очень уныло. (Eugenia)
В юности я читала все подряд. Дочитывала до конца, продиралась через текст. Но Пруст меня добил. Занудное нытье без сюжета и без действия, растянутое на несколько книг. Унылое соплежуйство. Текст настолько пустой и бессмысленный, что не запомнилось ничего — ни имена персонажей, ни место действия, ни какие-то детали. (Natasha Tatarinova)
В детстве больше полугода не могла дочитать «Остров сокровищ» (при том, что интересные книги проглатывала за пару дней): все время путалась в именах и характерах персонажей, а все корабельные термины казались просто абракадаброй. Когда какое-то время спустя увидела по нему советский мультфильм, очень удивилась, что из этого тяжело жующегося чтива смогли сделать нечто яркое и динамичное, с песнями и шутеечками. Через пару лет родители принесли домой «Детей капитана Гранта», и их я уже даже не пыталась особо осилить. Избегаю корабельной темы в литературе по сей день. (Алена Брайловская)
В детстве читал много и зачастую параллельно три-четыре книги. Однажды отцу захотелось сделать из меня Человека. Он взял первую попавшуюся книгу («Белый клык») и наказал ничего другого не трогать, пока не закончу эту. Вспоминаю как каторгу: осталось 25, 17, 13… С тех пор последнюю треть произведения не помню совершенно, подступиться перечитать ни разу не удалось. Спасибо, хоть на всего Лондона не заклинило. Хорошо, что батя не очень активно и системно меня воспитывал… (Максим Кузьменко)
«Оливер Твист», а также Гофман, Сетон-Томпсон, Бичер-Стоу, школьный Некрасов, поэзия (но не проза!) Лермонтова — предметы моей лютой ненависти всю жизнь. Спасибо, Алла Александровна, Антонина Ивановна и Татьяна Сергеевна. Я ничего не имею против Диккенса как такового, но «Оливера Твиста» не переношу на дух ни в переводе, ни в оригинале. К Чехову и Тургеневу я крайне прохладен, Л.Н. Толстой же просто уныл (в отличие от А.Н. и А.К.). Достоевский — ни в коем случае (если не брать в расчет мастерство обращения со словами, это крайне затянутые, перегруженные излишествами и в целом посредственные детективы), а от основной части Горького, Чернышевского, Н. Островского и Василя Быкова меня судьба избавила. А еще я умудрился избежать «Евгения Онегина». Как — не спрашивайте. (Игнат Соловей)
Лет в 13 прочитала «Утопию» Томаса Мора взахлеб. Решила перечитать в 20+ и не смогла — такая муть. Вот что со мной в 13 было не так?! Вроде ж как раз для взрослых книга-то. (Irina Márinova)
Друг как-то очень навязчиво советовал прочесть «Волхва» Фаулза, мол, ему очень понравилось, серьезная книга с продуманным сюжетом, лучшее, что он читал за год и все такое, и с этими вот словами вручил мне увесистый том. Я честно дочитала до конца, раз 50 в процессе делая фейспалм от сюжетных поворотов, мотивации главного героя, мотивации антагониста и того, как прописаны женские персонажи. В конце хотелось просто вздымать руки к небу и вопрошать: «Зачееем я это прочла?» С другом перестали общаться по независящим от книги причинам, а «Волхва», наверное, однажды передарю кому-нибудь, кого не очень люблю. (Алена Брайловская)
Тут есть, мне кажется, некоторый сбой в постановке вопроса. То, на что все отвечают, — это не тот вопрос, который сформулирован, а другой: «Какие книги из тех, что принято считать великими, показались вам унылым говном?» Ну, не все то, что принято считать, соответствует истине: принято считать, что Толстой — великий писатель, но в действительности это настолько же верно, как то, что Евтушенко — великий поэт (неровная, преимущественно слабая, хотя не без взлетов, литература, попавшая в нерв социальных проблем в стране, где не было свободы печати). А вот интересно ответить на вопрос в изначальной постановке: с какими на самом деле великими книгами не срастается лично у меня? У меня есть ответ: Пруст. Это потрясающая, совершенно небесная литература, но я не могу ее читать (и никогда не мог, в первый раз попробовал в 16 лет). Я получаю наслаждение от каждой страницы — но она ожидает от меня такого темпа мысли и чувства, такого умонастроения, таких форм готовности к тексту, каких у меня нет и никогда не будет. (Дмитрий Кузьмин)
